Гастрономические ограничения как способ узнать себя и угодить Богу

Продолжаем беседы со священнослужителями о том, как правильно провести Великий пост. Почему только телесный пост может открыть ворота в духовный мир человека? Как определить для себя меру воздержания? Допустимо ли радоваться в великопостное время, и откуда эта радость берется? На эти вопросы отвечает иеромонах Дорофей (Баранов).

Мера рассуждения

Отец Дорофей, кто должен определять меру поста? Может ли человек решить это самостоятельно или необходимо советоваться со священником?

Мера и качество поста зависят от многих причин, и для каждого человека на разных этапах его жизни они будут индивидуальны. Когда я впервые в жизни, еще не приходя в храм, почему-то решил провести Великий пост, то употреблял исключительно макароны с кабачковой икрой и даже не задумывался о том, строго это или нестрого, поэтому у юного будет одна мера, у человека среднего возраста - другая, поскольку добавляются разные болячки. Для пожилых людей пост вообще минимален. Каждый должен прежде всего решить: для чего он постится? Просто хочет испытать себя? Или он желает прожить этот этап вместе с Церковью? Тогда стоит подойти к священнику, испросить благословения на пост. А священник, глядя на возраст, пол человека, при трехминутном разговоре выяснит, какой пост будет наиболее полезен, и даст конкретные рекомендации.

Если человек не в состоянии полностью отказаться от пищи в первые дни Великого поста, считается ли это грехом?

Современному человеку, живущему в миру, полное воздержание от пищи противопоказано. Даже не столько по причинам медицинского характера, сколько по духовным. Дело в том, что, когда человек начинает поститься, у него высвобождаются духовные силы. Духовный мир имеет два полюса - положительный и отрицательный, и неизвестно, к какому из них человек приклонится: к положительному, к Богу, или к отрицательному, к духам злобы, поэтому часто бывает, что человек, взяв на себя чрезмерный себя подвиг, получает обратный эффект. Вместо душевного мира, любви, простоты, христианской возвышенности духа он становится резким, раздражительным, грубым, злобным. Такое состояние - признак неправильной духовной жизни. Особенно часто отрицательные перемены в человеке постящемся происходят, если он забывает о духовной стороне поста: домашней молитве, посещении богослужений, исповеди, причащении. Такого человека можно сравнить с солдатом на войне, который выскочил безоружным из окопа и тут же был убит.

Отказаться от глянца

А как быть тем, кому по состоянию здоровья или в силу возраста поститься нельзя? Получается, такой важный этап жизни христианина проходит мимо?

Церковный устав освобождает болящих и беременных от телесного поста, поскольку их тело и так утруждается необычным состоянием, но они могут вести душевный пост. Ограничивать доступ излишней информации: не включать телевизор, компьютер с целью развлечения, не читать светских журналов и книг. В общем, отказаться от того, без чего, как нам кажется, мы вообще жить не можем! А на самом деле, если мы хотя бы частично удалим это из повседневности, наша жизнь качественно изменится.

- И что происходит с человеком, который оказался в информационном вакууме?

У него обнаруживаются сначала душевные запросы, а потом и духовные.

Простой пример: съев на ужин килограмм пельменей, не станешь читать Достоевского, скорее завалишься на диван с глянцевым журналом. А вот человек, который проведет недельку на кашах, вдруг обнаружит, что у него в душе происходит что-то необычное, и он захочет понять, что именно. Тогда человек открывает Достоевского, проникается жалостью к героям, а потом и к самому себе. А правильная жалость к себе, то есть ощущение, что упускаешь что-то важное в жизни, - это путь к следующему этапу, духовному. И тогда он ставит Достоевского на полочку и берет Евангелие. И утоляет уже духовный голод. Совершенно очевидно, что прийти в состояние духовного голода через телевизор невозможно, поэтому чуткие к себе люди давно уже этого зверя дома не держат.

Место удовольствия

Если суть поста не в отрицании определенных типов пищи, а в созидании души, то почему все же без воздержания в пище этого состояния достичь невозможно?

Мы состоим из тела, души и духа, поэтому, когда идет воздействие на тело, оно отражается на душевной, а затем и на духовной природе человека, то есть заставить работать духовную часть человеческой природы можно, только как-то утеснив телесную. Не нужно обольщаться, что можно прожить жизнь предельно комфортно и в то же время стать нравственным человеком. Опыт страдания, даже минимального, необходим человеку, как прививки необходимы, чтобы не умереть от тяжелых инфекционных болезней.

Смущает такой момент: гурманство, чревоугодие считаются грехом, но дело в том, что во время поста вкусовые рецепторы обостряются настолько, что обычная каша на воде кажется невероятно вкусной, и получается, что невозможно принимать пищу и не получать от нее удовольствие.

А христианство не запрещает человеку удовольствия. Все просто: ешь, но не объедайся, пей, но не напивайся. Наше тело создано Богом с определенной целью: чтобы уже здесь, на земле, хотя бы в одной триллионной мы могли вкусить той радости, которую Бог приготовил нам в вечности. Считайте, что такие сильные ощущения - это награда за то, что поститесь. Но необходимо соблюдать осторожность. Человек должен быть готов к тому, что любое удовольствие будет пытаться им овладеть, то есть занять первое место. Первое место должно быть за Богом, поскольку Он - Творец. Если удовольствие в человеке занимает первое место, оно разрушает его природу, поэтому очень быстро вместо чувства радости и благодарности человек испытывает разочарование. Мы живем в мире иерархическом, а правильно выстроенная иерархия - основа безопасности жизни. Если во главе Бог, то и все остальное на своих местах. Если место Бога занимают еда, деньги, другой человек, искусство, вещи, удовольствия - это нарушение фундаментального закона мироздания, которое приводит к разрушению человека как его части.

Не в оливках дело!

- Однажды во время Великого поста в магазине я оказалась в очереди за священником, который покупал оливки. В голове возникла мысль: «Значит, оливки можно?». Мне сразу стало стыдно за то, что я словно заглянула в чужую тарелку. А еще грустно, потому что обнаружила, что пост так и рассматриваю в категории «можно или нельзя». Как избавиться от этого восприятия?

По мере приобретения христианского мировоззрения перед человеком открываются все более прекрасные картины духовной жизни и все более проявляется несоответствие своего внутреннего мира той красоте, которую хочет дать нам Бог. И вот, когда ты видишь свой маленький, такой убогий, серенький, внутренний мир, ты приходишь в такое состояние, когда в принципе ничего, кроме собственной нищеты духовной, не волнует. Не смотришь по сторонам, не замечаешь мнимых или реальных грехов других людей, потому что приходит четкое понимание: это я погибаю, а не они! Поэтому можно только пожелать испытать это состояние, чтобы не смущаться в магазине.

Считается, что пост надо проводить в покаянии. В этот период люди более часто ходят на службы, исповедуются, начинают видеть свои грехи более четко, но при этом покаянное состояние души почему-то сопровождается радостным.

Так и должно быть. Покаяние - это узнавание истинного себя, оно сопровождается очень сложными переживаниями. Одновременно могут быть грусть, даже отчаяние, ужас от того, что мы в себе разглядели, и в то же время радость, что познали, чем можно заполнить эту раскрывшуюся бездну. А заполнить ее может только Бог. Это горестно-радостное состояние больше ни при каких обстоятельствах нельзя испытать, кроме как находясь в христианском покаянии. Оно является одновременно и наградой, и наказанием. Я вспоминаю свою первую исповедь. Покаялся в юношеских грехах, даже всплакнул, а батюшка, прочитав надо мной разрешительную молитву, сказал: «Ну, теперь домой как на крыльях полетишь». Эта художественная формулировка меня тогда сильно удивила. Но я вышел из храма - и полетел на крыльях! Можно так летать только, когда слышишь ответ от Бога. Ты протягиваешь руку в незнакомый духовный мир и... вдруг чувствуешь рукопожатие. Это ни с чем не сравнимое чувство ставит человека на такую высоту радости, с какой не сравнится ничто земное, поэтому ощущение радости во время поста - очень хорошее чувство, но только в том случае, если его источником являются предыдущие скорбь и покаяние.

Газета «Саратовская панорама» № 10 (938)

О Святой Горе Афон написано немало. Но написать о ней и ее насельниках все, исчерпать, как говорится, тему — невозможно. Каждый паломник смотрит на предстающее перед ним через призму собственного опыта, постигает это в меру своей веры и искренности, сохраняет в сердце и увозит со Святой Горы что-то свое, особое. Воспоминания о пребывании на Афоне различны интонацией, подробностями, глубиной. Но из многих свидетельств, как из кусочков смальты, складывается удивительная мозаика, помогающая нам представить и в какой-то мере пережить то, что переживает паломник в Саду Пресвятой Богородицы.

Греция: первые впечатления

Прибыв в аэропорт «Македония», минуя Салоники, мы сразу же направились поближе к Афону, в город Уранополис (по-гречески «небесный град»). Север Греции, полуостров Халкидики, через который пролегал наш путь на Афон,— это поразительно красивая природа: покрытые лесами горы, долины, устланные оливковыми рощами, небольшие красно-белые городки, в которых, как нам показалось, живут исключительно счастливые люди.

По мере приближения к цели путешествия глаза наши не только наедались необычной для равнинного жителя красотой, но жадно всматривались в туманную даль в надежде поскорее увидеть афонскую вершину. Когда же она, наконец, промелькнула между деревьями, мы испытали ощущение нереальности происходящего. Столько прочитано, услышано, передумано про Афон — и вот он, в каких-то нескольких километрах. Странное место — по ту сторону бытия, как кусочек Неба, спустившийся на землю.

Немного погуляв по живописным улочкам Уранополиса, познакомившись с местной кухней (греческий салат и «октопус» — осьминог) и зайдя в очень уютный храм равноапостольных Константина и Елены, мы заметили, что ноги сами несут нас к пристани, откуда в ясную погоду хорошо виден протянувшийся к вершине Афонский полуостров. Но, увы, было довольно пасмурно, облачное небо соединялось с темной водой, и оставалось только ждать завтрашнего дня, когда паром доставит нас на землю единственного в мире монашеского государства.

Благодатный страх

Диамонитирион — это своеобразный афонский паспорт, документ, дающий право передвигаться по его заповедной территории. Мы получили диамонитирион и, устроившись на верхней палубе парома «Достойно есть», ожидали отбытия. Когда рассматривали народ, постепенно заполнявший судно, некая странность привлекла наше внимание, но прошло довольно времени, прежде чем мы догадались, в чем дело: на пароме, отправляющемся на Афон, не было ни одной женщины. И уже один этот факт настраивал мужчин на более серьезный, сосредоточенно-тихий лад. Разговоры вокруг становились тише, многие были задумчивы: готовились к важному событию в своей жизни — посещению Святой Горы.

После того как вздыбилась за кормой вода и паром медленно и важно отошел от пирса, в душе шевельнулся страх, привезенный с собой еще из дома, но в потоке новых впечатлений от путешествия как бы отошедший на второй план. Этот страх важен для каждого христианина, и его можно назвать благодатным: страх прикосновения к святыне в самый момент приближения к ней в сочетании с чувством собственного недостоинства. Обо всем этом думаешь, когда в течение двух часов паром идет вдоль афонского берега, и ты готовишься впервые вступить на эту освященную землю. Перед глазами начинают появляться сначала заброшенные келлии (небольшие строения, бывшие когда-то жилищами монахов), затем арсаны (по-гречески «пристани») монастырей, а через час после отправления и первые, которые видишь своими глазами, афонские монастыри — Дохиар и Ксенофонт. Наяву они производят не такое величественное впечатление, как на фотографиях в книгах и альбомах, но зато вызывают более живое, почти домашнее чувство уюта. Эти византийские замки, хотя и похожи на неприступные крепости, но прилепившиеся к отвесным стенам балкончики и галерейки выдают скрывающийся внутри мир, наполненный множеством бытовых подробностей.

На каждой пристани сходит по десять-пятнадцать человек, но большая часть направляется в конечную точку парома, главную афонскую пристань — Дафни. Мы должны были сойти на последней перед Дафни остановке, у Русского Свято-Пантелеимонова монастыря. Еще издали он поразил своими размерами, обилием храмов (судя по количеству куполов с крестами), а также странным смешением русской и византийской архитектуры. Наверное, немалая часть из находившихся на пароме так же, как и мы, впервые направились на Афон, поэтому величественный вид русского монастыря привлек всеобщее внимание: защелкали фотоаппараты, и по палубе пронеслось какое-то оживление, даже немного польстившее нашему чувству национальной гордости.

Наконец мы сошли на афонский берег на пристани Русского Свято-Пантелеимонова монастыря. Помня наставления опытных путешественников по Афону, мы сразу же направились в так называемый архондарик (гостиницу для паломников), чтобы заявить о своем прибытии и устроиться на ночлег. Идя к гостинице, мы с недоумением поглядывали на часы массивной монастырской башни-колокольни: они явно показывали гораздо больше времени, чем было на самом деле. В архондарике недоумение очень просто разрешилось: мы забыли об афонской традиции византийского времени, когда день начинается с восходом солнца и первый час нового дня соответствует приблизительно семи часам утра по греческому времени. В русском монастыре традиция жить по византийскому времени соблюдается очень строго. В остальных афонских монастырях об этой традиции не забывают, но все же в обиходе придерживаются обычного гражданского времяисчисления.

За каких-то полчаса мы, как добросовестные туристы, обежали вокруг каждого храма Свято-Пантелеимонова монастыря и здания обители, но вот попасть внутрь храма нам не удалось: по афонской традиции все церкви во внебогослужебное время закрыты, поскольку все подчинено монашескому уставу — всему свое время: время труда, время молитвы и отдыха. Поначалу мы немного растерялись и расстроились, что не сможем приложиться к святыням и внимательнее рассмотреть храмы, но, зайдя в монастырскую книжную лавку, познакомились с добродушным и общительным монахом, который, заметив некоторую нашу понурость, взял на себя труд провести нас к святыням и сделать краткую обзорную экскурсию.

Мы надеялись сразу познакомиться с афонским византийским богослужением, но уже с первых же минут вечерней службы стало понятно, что придется подождать: наши родные гласы и распевы уносили нас с Афона обратно к вратам российских монастырей. Но важнее было другое: невольно наблюдая за молившейся в храме братией, мы впервые соприкоснулись с афонской молитвой, с определенным монашеским духом предстояния Богу, ради восприятия которого многие возвращаются на Афон еще и еще раз. Особенно поражает благоговение афонских иноков перед Божией Матерью: при упоминании имени Пресвятой Богородицы по храму, заполненному молящейся братией, пробегает какое-то неуловимое движение.

Первый день на Афоне — это в первую очередь осознание того, где ты находишься. Эта земля действительно принадлежит Божией Матери, это Ее Сад, удел — место особого Ее присутствия. Как это выразить словами? Только в молитвенном обращении к Богородице, пребывая на Афоне, чувствуешь, что Та, к Которой ты обращаешься, не только слышит, но и уже знает все наперед, и находится где-то рядом, и ближе к твоему сердцу нет никого в этом мире.

Поэтому, идя в сумраке рассвета на утреннее богослужение, ловишь себя на том, что стараешься даже осторожнее ступать на землю, чтобы не потревожить того огромного благоговения пред Божией Материю, которое как облако покрывает афонские монастыри.

Испытание и утешение

На следующий день мы решили отправиться пешком (конечно же, не налегке, а с внушительными рюкзаками) из Русского Свято-Пантелеимонова монастыря в болгарский монастырь Зограф. Причиной для такого перехода послужил панагир (престольный праздник обители), который в Зографе приходится на шестое мая. Поэтому, выйдя из русского монастыря в полдень пятого мая, мы надеялись преодолеть расстояние в восемь-десять километров за пять-шесть часов, посетив по пути монастыри Ксенофонт и Дохиар, и до начала всенощного бдения святому великомученику Георгию Победоносцу прибыть в Зограф.

До греческих монастырей мы добирались вдоль берега моря и, несмотря на тяготеющие за спиной ноши, наслаждались хорошей прогулкой: было не очень жарко, и с моря дул освежающий ветерок. Но, покинув монастырь Дохиар, мы столкнулись с искушением, о котором поначалу не подозревали. Дорога нас увела от морского берега вглубь полуострова, и мы вместо того, чтобы идти по пешеходной тропе под тенью деревьев, оказались на новой накатанной грунтовой автомобильной дороге. Она серпантином забиралась все выше и выше в горы. Когда мы поняли, что ошиблись, было уже поздно возвращаться, поэтому, сверившись с картой, решились идти выбранным путем до конца. Правда, после затяжного трехчасового непрерывающегося подъема у нас не только не осталось утреннего оптимизма, но даже начала угасать надежда — а доберемся ли? Уже ничто не радовало: ни фантастически красивый пейзаж (мы все выше и выше поднимались над морем, проходили через живописные овраги и лощины в горах), ни мысли о нахождении на Афоне, ни молитва. В таком плачевном состоянии мы подошли к воротам монастыря и решили, что мы наконец-то у цели — в Зографе. Однако это был монастырь Констамонит. Извиняло нас то, что мы не видели раньше ни того, ни другого, да и мало что соображали после пяти часов восхождения.

Констамонит — самый небольшой и какой-то потерянный в горах, вдали от основных путей монастырь. Когда мы добрались до архондарика, то просто упали на лавки и, никого не спрашивая (а собственно, никого вокруг и не было), с жадностью набросились на остатки воды и лукума на столе. Затем просидели в оцепенении минут десять. Когда появился архондаричный — пожилой улыбчивый монах, отвечающий за прием гостей, на наших лицах все так же отображалось желание напиться холодной воды и наесться лукума. Мы с трудом объяснили, кто такие и куда идем, и грек удалился за угощением. Вернулся он с подносом, от содержимого которого у нас закружились головы. Там был и ароматный кофе, и вдоволь холодной воды, и разноцветный лукум, и несколько небольших стопочек с также разноцветной ракией (греческой анисовой водкой). По афонской традиции, приходящим в монастырь предлагают такое традиционное угощение. Интересно, что впоследствии ни в одном монастыре нас так обильно и вкусно не угощали: то ли мы так сильно устали, то ли в Констамонит редко заходят гости, но нам показалось, что нас только и ждали и встретили, как царских послов. Потом уже, когда сознание прояснилось, пришло понимание того, что это Богородица благословила потрудиться. А утешение — несмотря на наш ропот и малую веру — последовало, чтобы мы не забывали, что находимся у Нее в гостях. И что Она пожелает, то мы и увидим.

В Констамоните мы успели увидеть очень простой, почти деревенский монашеский быт, тихое спокойствие уединенной обители и радушный прием уставших путников.

Небо на земле

От Констамонита мы без особых хлопот добрались до болгарского монастыря Зограф. Уже на подходе было заметно оживление, предшествующее престольному празднику. К монастырским воротам одна за другой подъезжали машины с паломниками, по двору бегали братия с распоряжениями об устройстве гостей.

В архондарике царила еще большая суета. Несколько просторных комнат со стоящими вдоль стен, покрытыми пледами лавками и низенькими столиками были почти до отказа заполнены разноязычными паломниками. Большинство гостей, конечно же, были болгары, затем русские, в небольшом количестве румыны и греки. После того как нас вместе с несколькими священниками из России разместили в келлии (явно только что наспех отремонтированной), у нас было всего несколько часов, чтобы привести себя в порядок, отряхнуть пыль афонских дорог и хотя бы часок поспать перед всенощным бдением; об ознакомлении с новым для нас местом не было и речи. Поэтому в первый день монастыря мы толком не видели, и знакомство с Зографом произошло у нас уже внутри кафоликона (главного храма афонского монастыря) с началом праздничного бдения.

Традиция афонской вежливости такова. Если ты в монастыре гость и притом священник, то, войдя в храм, тебе надлежит просто встать на любом месте и ждать. Через некоторое время к тебе подойдет монах и очень обходительно, с поклонами пригласит занять место в определенной стасидии — специальном месте для молитвы, своеобразном «стуле», позволяющем молиться как стоя, облокачиваясь на подлокотники, так и полусидя. Самовольно занимать место в стасидии не принято.

Описание того, что происходило в последующие десять часов (ровно столько длилось праздничное ночное богослужение), не смог бы вместить ни журнальный очерк, ни самый долгий и обстоятельный рассказ, ни даже книга… Антифонное византийское пение на два клироса (правый пел по-гречески, левый — по-славянски), непривычные для нас, русских, действия духовенства, некоторая общая суетливость на службе, за которой постепенно начинаешь усматривать особую торжественность и простоту, сама физическая усталость повисшей в стасидии плоти — все это производит в душе трудно передаваемое чувство близости духовного мира. Мы могли повторить за достопамятными послами князя Владимира: не знаем, «на небе или на земле мы… знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми».

Особое впечатление, похожее на какой-то детский восторг, вызвала одна из особенностей афонского богослужения. В торжественные моменты (например, перед входом на вечерне, на полиелее, или во время Херувимской песни на литургии) раскачивается по кругу паникадило, а окружающий его хорос — также паникадило в форме круга, подвешенного на цепях,— раскачивается в разные стороны, как бы закручиваясь и раскручиваясь обратно. Казалось бы, мало значащий для восприятия словесной службы момент, но в сочетании со всем вышеперечисленным, особенно через затуманенное полусонным состоянием сознание, добавляет к видимому и слышимому в храме странное чувство. Будто ничего в мире нет, кроме этого храма и богослужения, будто мы в центре вселенной, и здесь вот прямо сейчас произойдет наша встреча с Богом; а за порогом этого храма — бесконечный, безжизненный космос.

После всенощного бдения и крестного хода на праздничной трапезе было большое утешение. Очень простая и вкусная еда, не отягощающая тело, но снимающая усталость; слабое афонское вино, не туманящее голову, но, по слову пророка, веселящее сердце; и, конечно же, по-восточному длинные речи «официальных» лиц (и духовных, и светских). Когда это завершилось, мы упали на наши постели с ощущением полноты совершившегося с нами чуда знакомства с Афоном — и мгновенно провалились в глубокий сон…

Чувство благодарности

На следующее утро мы покинули мощные укрепления болгарского монастыря, который по воле Божией стал нашей первой любовью на Афоне. Новой целью нашего паломничества стал другой афонский монастырь, а точнее, келлия со странным для русского уха названием Буразери. Вообще, келлией на Афоне называется небольшое монашеское поселение с общим уставом и храмом, как правило, объединяющее монахов вокруг какого-либо общего для всех рукоделия. Буразери — келлия, расположенная недалеко от столицы Афона городка Карея (по-гречески звучащего как «Кариес»), в самом центре Афонского полуострова. Она — не уникальное, но, наверное, самое успешное на Афоне поселение монахов-иконописцев. У нас было вполне практическое задание наших настоятелей приобрести неповторимый афонский ладан ручной работы и справиться о ходе работ по Иверской иконе Божией Матери, заказанной для саратовского Свято-Троицкого собора.

Добравшись от Зографа до его пристани, мы сели на тот же паром «Достойно есть» и через час с небольшим причалили в Дафни. Главная пристань Афона оказалась миниатюрным городком на кромке земли у моря: кафе, суета прибывающих и убывающих, большие рейсовые автобусы, в одном из которых мы поспешили устроиться. Дорога от Дафнии до Кареи — узкий серпантин, сначала карабкающийся на главный афонский хребет, а затем спускающийся с него к столице монашеского государства. На поворотах возникало ощущение, что мы зависаем над пропастью: сердце тревожно билось, особенно когда взгляд замечал выражение лица водителя — совершенная невозмутимость.

Центр Кареи — это автобусная станция: небольшая площадь, уставленная рядами микроавтобусов, готовых отвести паломников практически в любой монастырь. Сразу же по прибытии мы пошли в храм Протата (главного органа афонского самоуправления) — древнюю базилику, находящуюся из-за реконструкции под огромным железным навесом. Поклонились одной из великих афонских святынь: иконе Божией Матери «Достойно есть», испросив у Богородицы духовный «диамонитирион» для дальнейшего путешествия по Афону. В храме Протата густой полумрак, подсвечник у чудотворной иконы светится огненным шаром. Правда, в путеводителях пишут, что та самая икона пребывает в алтаре на Горнем месте, а на виду — список с нее, но когда мы стояли перед иконой в храме, у нас возникло чувство прикосновения к великой святыне.

Уточнив направление пути, мы пошли пешком по хорошей бетонной дороге (таких дорог, кстати, на Афоне все больше) к келлии Буразери. Ориентир у нас был очень простой: бетонка заканчивается — мы у цели. Пока шли пешком, нахлынула вторая волна впечатлений от «Достойно есть». Долгое ожидание встречи именно с этой иконой, переживание, «каково будет целование сие», и вот, казалось бы, долгожданный миг, а все прошло как-то быстро, если не сказать стремительно: зашли-вышли, и чувство прикосновения было мгновенным. Но по пути из Кареи в Буразери это чувство преобразовалось во внутреннее ликование. Может быть, это и было то переживание искренней благодарности Богу и людям, которое призван стяжать христианин?.. Что бы это ни было, но на сердце в то мгновение был редкостный мир и покой.

Через двадцать минут незатруднительной ходьбы под горку перед нашими взорами предстал аккуратный сад на пологом склоне: посреди сада располагались строения, среди которых выделялся небольшой, но очень красивый храм в византийском стиле.

«Красно и добро житии братии вкупе»

С трепетом мы вошли в калитку келлии, отчасти оттого, что всегда волнуешься перед новым знакомством, отчасти же и потому, что в Зографе нам не удалось из-за праздничной суеты толком пообщаться с афонской братией, а здесь, как мы предполагали, в тишине уединенного монашеского поселения такое общение обязательно состоится. Буразери — греческий монастырь, поэтому к общим переживаниям добавлялась еще и мысль о трудностях предстоящего языкового барьера.

Но, как это с нами уже случилось на Афоне, посещение архондарика сразу же сняло все тревоги. Нас встретил самый обаятельный (если так можно говорить о монахе) афонец, из тех, с кем мы успели познакомиться за десять дней пребывания: архондаричный Буразери отец Нектарий. Конечно же, лукум, вкусная вода, ракия, но, самое главное, невероятной доброты улыбка и искреннее желание разобраться в наших попытках что-то сказать. Наконец, мы поняли, что нам не стоит говорить по-английски, поэтому с бесконечным упорством повторяли одно только «эвхаристо» (по-гречески «благодарю»), чем приводили отца Нектария почти в детский восторг.

Затем мы познакомились с отцом Гавриилом (его нам рекомендовали как русскоговорящего, чтобы можно было узнать о нашем заказе) и ходили с ним по территории: посещали храм, раскланивались с встречавшейся братией. Через некоторое время мы поймали себя на том, что всем встреченным в Буразери монахам мысленно давали какие-то имена-характеристики: добродушный, улыбчивый, ласковый. Духовная атмосфера в келлии удивительная. С внешней стороны — прекрасный вид на вершину Афона, с внутренней — благодатный покой, не лишенный, впрочем, деловитости и монашеской строгости. Геронда (старец, настоятель) келлии даже внешне немного похож на нашего отца Кирилла (Павлова). Такая же обращенность вглубь себя в сочетании с ласковостью во взгляде, но одновременно и благородная осанка, и строгость, в общем — настоящий духовный аристократизм.

До службы отец Гавриил провел для нас небольшую экскурсию по мастерской келлии. Чистое, просторное помещение, идеальный порядок, вид на вершину Афона. На столах и мольбертах — иконы разных размеров и разной степени готовности. Большая часть заказов — из России. И все это довольно дорогие, если не сказать больше, иконы на золоте и с драгоценными камнями. Затем, после недолгой вечерни и ужина, мы разместились в удобных келлиях для гостей.

Утром в четыре часа встали по звону и через десять минут были в храме на полунощнице, за которой последовала утреня, потом литургия, завершившаяся в половине восьмого. Богослужение в Буразери отличается особой молитвенной атмосферой. Главное — нет суеты, какая бывает в большом монастыре, все очень спокойно, благоговейно. Спать на службе совсем не хотелось, поскольку интересно было с близкого расстояния посмотреть на греческое богослужение. Братия неподвижно стояла в стасидиях, равномерно распределившись по всему (очень небольшому) храму. На клирос по очереди приходили почти все монахи, сменяя друг друга в пении и чтении. Все это было похоже на службу в домашнем, семейному кругу, в домовой церкви. И совсем непохоже на то, к чему мы привыкли в России. Часто приходили на ум слова псалмопевца красно и добро житии братии вкупе (Пс. 132, 1).

Седая древность и свежая кровь

Следующими нашими афонскими монастырями стали прославленные обители: Иверон, Великая Лавра и Ватопед. Каждая из них отличается и ритмом монашеской жизни, и особенностями приема паломников, и, конечно же, своеобразием богослужения.

К Иверскому монастырю мы спускались со стороны Кареи и уже на подходе оценили мощь его крепостных укреплений и сторожевой башни. Кажется, что, зайдя внутрь монастыря, увидишь не монахов, а военный гарнизон, выстроенный на плацу. Но впечатление оказалось обманчивым. Во внутреннем дворе Иверона было уютно, а еще уютнее — в архондарике, после посещения которого нас без проблем поселили в просторную келлию. С точки зрения комфорта в Иверском монастыре нам понравилось больше всего. Там мы и хорошо отдохнули, и привели себя в порядок, и (что немаловажно для паломника) постирались, а также посетили один из лучших магазинов на Афоне. Но, конечно же, в первую очередь нас интересовало, где находится главная святыня обители — Иверская икона Божией Матери. В магазине у знакомого уже нам монаха удалось выяснить, что вечерня в шесть, затем трапеза и сразу после — акафист в надвратном храме, перед Иверской иконой.

После ужина все (около сорока паломников и человек пятнадцать братии) направились в небольшой храм-часовню, слева от входа в монастырь. И вот наконец видим ту самую чудотворную икону. Очень темный лик и чрезмерно массивная риза, вся увешанная подношениями в благодарность Божией Матери: панагии, кресты священнические и нательные, монеты, перстни, золотые часы и даже олимпийские медали. Несмотря на то что акафист читался как-то быстро, скороговоркой, нас не покидало чувство прикосновения к великой святыне. Мы стояли в стасидиях прямо напротив иконы, и невозможно было оторвать взгляда от этого темного лика. Ощущалось какое-то притяжение души: и страх, и радость, и опять — чувство благодарности…

На следующий день на быстроходном катере вдоль афонского берега мы переместились в Великую Лавру — в когда-то главный по значению и богатству и до сих пор первый в афонской иерархии монастырь. Сразу же прошли в простой и уютный архондарик, где уже со знанием дела добрых полчаса смаковали великолепный лукум, запивая холодной водой и ароматнейшим кофе. После расположились в большом (человек на тридцать) и очень скромном помещении, где, впрочем, все время были совершенно одни. Гуляя по территории Лавры, сразу поражаешься древностью зданий и продуманной организацией монашеского быта: главный храм — кафоликон — в центре, напротив выхода из храма — трапезная, а все остальные здания расположились по периметру вокруг храма как центра монашеской жизни. Именно преподобный Афанасий — строитель Лавры и основатель общежительного монашества на Афоне — положил начало такому устройству монашеских градов, воспроизведенному впоследствии во всех монастырях Афона.

Ощущение «седой древности» усиливается во время богослужения. Наблюдая за братией, скоро замечаешь, что средний возраст монахов Лавры, скорее всего, глубоко за шестьдесят. Когда, выходя из тысячелетнего храма, проходишь мимо тысячелетних кедров, а затем видишь, как эти седые старцы-монахи рассаживаются в трапезной за каменными столами XI века — все это производит огромное впечатление на русского паломника, редко видящего храм хотя бы семнадцатого века, не говоря уже о фресках и богослужебной утвари…

За несколько дней до прощания с Афоном мы посетили один из самых, если так можно сказать, популярных святогорских монастырей — Ватопед. Туда и попасть труднее, поскольку надо заранее созваниваться, там и больше всего святынь, главная из них — Пояс Пресвятой Богородицы. Кроме того, братия Ватопеда известна всем православным как наследница монашеского духа великого афонского подвижника, нашего современника — старца Иосифа Исихаста. Прием и размещение гостей в Ватопеде поставлен очень хорошо; мы быстро устроились в удобной келлии на двоих с видом на ватопедскую бухту. После вечерни и ужина в храме обители были организованы три разноязычные экскурсии для англо-, греко- и русскоговорящих паломников. В первую очередь — поклонение святыням монастыря, хранящимся в алтаре. Для этого напротив царских врат поставили длинный стол, на котором разместили ковчеги с Поясом Божией Матери, частицей Животворящего Креста Господня (довольно крупной) и множество мощей великих святых Церкви. Заметно было, что неискушенные в общении с такими святынями русские паломники сильно выделялись на фоне искушенных (даже немного пресыщенных) греков и довольно равнодушных ко всему западноевропейцев. Наши сначала стояли в каком-то оцепенении, а потом ходили прикладываться по второму и по третьему разу.

Даже будничное ватопедское богослужение, на которое мы попали, произвело самое сильное впечатление. Почти вся братия присутствовала на службе, которая совершалась очень ровно, с искренним благоговением и какой-то даже сверхсерьезной сосредоточенностью. В какой-то момент казалось, что присутствуешь на сложнейшем экзамене, который ученейшие профессора сдают другим не менее ученым профессорам. Это замечание оказалось не беспочвенным, ведь, как нам потом сказали, немалая часть братии имеет богословское образование и изучает в теории и на практике традиции исихазма и умной молитвы.

В Ватопеде во всем чувствуется «свежая кровь», ревность молодости и какая-то витающая в атмосфере монастыря духовная бодрость.

Последний день

Пришло время покидать Святую Гору. В последний перед отъездом день мы расположились в небольшом, аккуратном монастыре Кутлумуш, буквально в трехстах метрах от Кареи. Утром наша задача была попасть на автобус до Дафнии и сесть на паром до Уранополиса — тот же маршрут, каким мы и прибыли на Афон. Двадцатиминутная поездка на автобусе стала для нас нелегким испытанием, но уже не по причине крутых поворотов над пропастью. Мы расположились в автобусе на задних местах, и нам был хорошо виден весь салон. Оказалось, что мы находимся в компании мирян-греков, преимущественно солидного возраста, эдаких «пикейных жилетов» из «Золотого теленка». То, что мы не ошиблись с термином, стало понятно сразу же, как только автобус тронулся в путь: мгновенно в салоне поднялся такой гвалт, что через пять минут хотелось заткнуть уши, а через десять — выйти из автобуса. На самом деле, это были обыкновенные разговоры о каких-то самых простых вещах, но с южно-европейской горячностью в словах и жестах.

Оказавшись на пароме, мы все же вздохнули (приходится в этом признаться) с некоторым облегчением. Двенадцать дней на Афоне — для первого раза достаточно серьезное испытание. Обгоревшие лица, ноги в мозолях, суставы распухли, в руках — сумки с сувенирами и пятнадцатью килограммами замечательного афонского ладана… Вершина духовной твердыни удалялась, а наши головы непроизвольно все чаще поворачивались назад: взгляд как бы хотел зацепиться за острие Афона, чтобы паром остановился и не уплывал. Ведь мы никогда, может быть, сюда не вернемся…

Невероятно грустно было покидать Святую Гору. Забывалась усталость, казалось, что отмахал бы еще не один десяток километров по ее тропам. Мы утешались лишь известной поговоркой «Где родился, там и пригодился», а также ощущением того, что на Афоне выполнили функцию выжатой досуха губки, которую поместили в воду, и она в себя вместила, «якоже можаху». Помоги, Господи, сохранить эту влагу.

Журнал «Православие и современность» № 13 (29)

Весь аскетический опыт христианской жизни говорит о том, что в духовной жизни не может быть мелочей, и это в равной степени относится как внешнему виду христианина, так и к его поведению на людях.

Об этом на страницах официального епархиального сайта Саратовской митрополии «Православие и современность» заявил настоятель храма Преображения Господня поселка Соколовый Саратовского района иеромонах Дорофей (Баранов), отвечая на распространённый «женский вопрос» о ношении короткой юбки или штанов.

«После прочтения пособия «В помощь кающемуся», со списком грехов, у меня возникло недоумение. Женщине надлежит каяться в ношении короткой юбки. То есть, по сути, в том, что некто соблазнился, глядя на юбку прохожей, и виноватой считается прохожая. Предлагается взять на себя ответственность, признать вину и просить прощения за чьи-то страсти. Почему Церковь не учит мужчин контролировать свои инстинкты и рефлексы? После прочтения данной книжицы я лично не нашла в себе искреннего раскаяния, увы. Ввиду чего не иду на исповедь», – задала свой вопрос одна из читательниц портала.

«В таком случае, вам очень нужно поискать раскаяния в собственном сердце, без опоры на книжку «В помощь кающемуся», – начал свой ответ отец Дорофей. – Нехорошо оставлять себя без исповеди из-за одного лишь смущения от не самой обязательной для христианина литературы. Возможно, некоторые сформулированные там грехи не трогают Вас, кажутся чужими и сердце никак не откликается покаянием, а, наоборот, Вы приходите в раздражение от того, что Вас как бы понуждают каяться в том, чего Вы не пережили и не ощущаете как грех.

А если говорить по существу вопроса, то немного странно, что Вы пропустили очень известную христианам евангельские строки: «Горе тому человеку, через которого соблазн приходит» (Мф. 18, 7). Этими словами Господа должно исчерпаться выраженное Вами недоумение. Соблазн всегда остается таковым, даже если мы не разделяем общепринятых взглядов на конкретное его выражение. Думаю, никто не будет спорить, что неприкрытое одеждой женское тело – источник соблазна. Над этим можно смеяться, можно сколько угодно говорить о том, что это мужчинам нужно бороться со своей похотью, что современная жизнь диктует другие правила и прочее, и прочее, – все это не имеет отношения к простому факту – существует культурное табу на чрезмерное обнажение женского тела.

Речь здесь не идет о чьей-либо вине. А всего лишь о том, чтобы не пренебрегать опытом всей бывшей до нас человеческой цивилизации, которая нас определенным образом одела, и научила выстраивать с противоположным полом определенные отношения. Для христианской цивилизации, к которой мы с вами принадлежим, отношение к противоположному полу – это не столько система табу, сколько правила безопасной духовной жизни. Нам не победить ни свою греховную природу, ни природу другого человека (например, нами соблазняющегося), если будем игнорировать накопленный аскетический христианский опыт. Христиане просто обязаны явить миру пример предельно точного исполнения этих правил. Опять же скажем, можно над этим потешаться, можно говорить о том, что и без платка, и в штанах женщина может быть первоклассной христианкой. Но это не так. И как это часто бывает в христианстве, само исполнение этих правил христианской жизни вскоре сообщит исполнителю об их необходимости и важности».

- Отец Дорофей, как бороться с искушениями?

Научиться их правильно переживать. К примеру, часто приходится слышать от людей, поддавшихся искушению блудной страстью, что сила ее была столь велика, что они не могли ей противостоять. Это всего лишь попытка оправдать собственное нежелание бороться со злом. Нет таких искушений, с которыми человек не мог бы справиться. Собственно, любое искушение заставляет нас отвечать на главный вопрос в жизни: «Кем я хочу быть? Хочу ли я быть человеком нравственным, живущим согласно духовным законам, которые дал людям Бог, или мне это неважно?».

Можно выбрать второй путь - выйти из круга, очерченного Богом заповедями, но тогда надо быть готовым к тому, что в твоей жизни произойдет духовная катастрофа. Не надо питать иллюзий, она неизбежна. Я это как священник вижу каждый день. Не было еще ни одного случая, когда человек, нарушивший нравственный запрет, после этого был бы счастлив. Люди разрушают семьи, надеясь, что во втором браке им больше повезет. Иногда им даже кажется, что они счастливы в новых отношениях, но это счастье отравлено горечью. И человек живет, не понимая, почему у него ребенок растет наркоманом, или на работе сплошные проблемы, или болезни преследуют… Он все ищет какие-то причины, а причина одна: он перешел нравственную черту и стал беззащитным перед злом. В конце концов, помотавшись по бесконечному кругу мирских «утешений», которыми обычно пытаются заглушить эту горечь, человек понимает, что все-таки нужно договориться с Богом, и приходит на исповедь. Пока покаянием с души не смоется тяжесть греха, человек будет подвергаться искушениям. Поэтому, если преследуют испытания, нужно проанализировать свою жизнь, вспомнить о нарушенных заповедях и принести Богу покаяние.

Увидеть себя в истинном свете

Но искушения преследуют и тех людей, которые стараются жить внимательно и тяжких грехов не совершают. Какой тогда для них смысл в подобных испытаниях?

Мы подошли к очень важному моменту в понимании смысла искушений: они также служат лакмусовой бумажкой для проявления наших внутренних духовных червоточин. Например, если нас, по нашему же мнению, несправедливо притесняет начальство, возможно, мы слишком много о себе думаем. А когда на нас ни с того ни с сего накидывается с бранью человек, возможно, стоит вглядеться в себя и увидеть в себе гордость, которая потребовала такого врачевания.

В нашей жизни постоянно происходит что-то, что нас возмущает, особенно когда мы слышим нелицеприятные оценки в свой адрес. Как мы обычно действуем в ответ? Стремимся себя оправдать, изыскиваем аргументы для доказательства нашей правоты. Если оставаться на той же позиции, аналогичные искушения будут повторяться вновь и вновь, до тех пор, пока мы не увидим, что все наши неудачи в отношениях с людьми имеют корень в нашей гордости. Но стоит изменить подход - относиться к нападкам со смирением, как мы обнаружим, что они прекращаются. Бог смиренным подает благодать.

Вообще, искушения полезны. Проходя через них, человек получает возможность правильно понять свою жизнь и трезво себя оценить. Рушатся льстивые предположения о себе и уничижительные о других. Полагал себя достойным большего успеха, чем другие? И вот, скатился на самое дно. Непрестанно требовал что-то от других, не вникая в их ситуацию? Теперь тебя притесняют, гонят, злословят. Считал себя лучше других- и столкнулся с грубым насилием греховных помыслов. Благочестивому человеку проще, чем грешнику, впасть в духовную прелесть по поводу своих духовных дарований и успехов, и лекарством от этой болезни служат искушения. В таких обстоятельствах человек воочию видит свою немощность в суждениях, поступках, делах, эмоциях и смиряется. Хорошие ученики быстро усваивают уроки и исправляют ошибки. Поэтому если мы в искушениях становимся духовно более зрелыми, смиренными и искусными, то и искушения переносятся нами несравненно легче. Часть их может и вообще миновать нас в будущем. Но если упорствуем в гордости, самомнении и ропщем, то экзамен нами проваливается, и для нашего смирения потребуются уже более тяжелые испытания, чем те, что были.

Как справляться с внутренними искушениями - к примеру, с таким, когда преследуют нехорошие мысли об обидевшем нас человеке? Иногда такое состояние длится очень долго.

Для борьбы с помыслами необходимо считать себя хуже других людей. Ставьте любого человека, который вас обидел, задел, проявил по отношению к вам несправедливость, неуважение, грубость, выше себя. Смотрите на него снизу вверх, и тогда неприятные столкновения с людьми будут предельно минимизированы, потому что ты всегда будешь готов уступить, не ответить злом на зло, извиниться. Можно не верить в действенность этого рецепта и искать тысячи причин не прибегать к нему, но это единственный способ, чтобы добиться душевного мира. Когда внутри себя человек считает, что он самая последняя букашка, его невозможно обидеть. Когда в мир пришел Христос, он показал, что единственный выход из мира зла, который нас окружает, - дать этому злу абсолютную свободу, дать злу возможность сделать с тобой все, что угодно, но при этом не терять надежды на Бога. «Бог своих не оставит», - такая у христиан присказка. Вот это сочетание готовности не отвечать злом на зло и упования на Бога делает христианина абсолютно непобедимым. Мы думаем, что, если всем подряд уступать место в очереди, не дойдешь до прилавка, но я знаю человека, который решился на такой эксперимент и был препровожден к кассе бабушками под аплодисменты всей очереди.

В современном мире человек настолько привык защищать свое пространство - личное и семейное, что он постоянно находится в состоянии готовности отразить агрессию окружающего мира. Сегодня желание уступить, помочь кому-то, отложить свое дело и заняться чужим воспринимается людьми как какой-то подвиг. А между тем посмотрите, как жили святые. Святая блаженная Матрона. Казалось бы, какое положение может быть ниже: слепорожденная, неходячая, не покидавшая дома, а между тем она оказывала влияние на судьбы миллионов. Поэтому единственный путь если не удалить, то минимизировать искушения - это уничтожить себя как самоценную личность, сказать: «Я себе не принадлежу, я принадлежу Богу. Он решает, что для меня хорошо, а что плохо». С такой внутренней установкой зло в виде искушений к человеку не пристает. А если пристает, то быстро отступает.

Помощь не замедлит

- Значит, какое бы искушение Бог нам ни послал, оно всегда на пользу?

Да. Более того, если Он посылает искушение, значит, в данный момент Ему более, чем когда-либо, угодно, чтобы мы смирились и научились терпению. Мы же часто полагаем, что искушение мешает нам делать то, что было бы более угодно Богу. И этим ложно обольщаемся, так как думаем, что нам лучше Бога известно, чем более угодить Ему. Да и само мнение о том, что мы угождаем Богу, когда делаем некое доброе дело, обольщает нас, возвышая в собственных глазах, и это высокоумие перечеркивает и доброе дело.

- Молитва помогает переносить искушения легче?

Конечно! Это очевидно из слов молитвы Господней «Отче наш» - молитвы, которую произнес сам Христос, сказав ученикам, что они должны молиться именно так. Поэтому, если человек сталкивается с нравственным выбором, и ему очень тяжело этот выбор сделать, нужно призвать на помощь Бога. Вот почему так важно знать хотя бы эту молитву: чтобы в сложной ситуации не остаться с бедой один на один.

Если же искушение связано с осуждением, неприязнью или враждой к кому-либо из ближних, то надо вспомнить о всем добром в этом ближнем и начать регулярно молиться за него. И помощь Господня не замедлит. Ясным становится свое состояние, понятным искушение. И как только оно познается, искушение рассеивается как дым.

Святые отцы говорят, что молитва Иисусова тоже помогает в искушениях, особенно когда человек впадает в гнев или уныние.

Безусловно. Иисусова молитва - это словесное выражение постоянной памяти о Боге. Человек словно вцепляется в ризу Христову: «Господи, не отходи от меня, как я от Тебя не отхожу». Молитва Иисусова - постоянное призывание Бога, но для современного человека, живущего в миру, будет трудно творить ее непрестанно. Это в Византии во времена Григория Паламы(1296–1359, архиепископ Фессалоникийский, византийский богослов и философ, православный святой. – О.Л. ) на рынке кузнец и кожевник могли часами спорить о практике Иисусовой молитвы. Сегодня такой уровень молитвенного подвига возможен только в монастырях. Хотя, если человек подвергается каким-то тяжелым внутренним искушениям, ему стоит прибегать к этой молитве как к оружию в борьбе против вражьих нападок.

Я бы только предостерег читателя от магического отношения к молитве, которое в наше время очень распространено. Некоторые люди даже молитву воспринимают как заговор: прочитал - и готово, эффект налицо. Это не так. Молитва - всего лишь разговор с Богом. Мы словно открываем окно в небо и кричим, зовем Бога. Конечно, мы ждем помощи от Него. Но, если она не приходит, это не значит, что Бог нас не слышит, и поэтому надо бежать к экстрасенсам. Это говорит о том, что, по мнению Бога, потерпеть неприятности нам полезнее. Терпение искушений, даже длительных, - это тоже духовное упражнение.

Ничто из того, что происходит с нами в жизни, не случается вне промысла Божия. При этом промысел Божий посылает каждому человеку только такие искушения, наказания (от слова «наказ» - урок), которые необходимы именно ему для его спасения. Не только телесные скорби христианину надо принимать как из благотворящей руки Божией, но также и зло, которое причиняют люди или злые духи.

Господь видит сердце человека, знает его возможности, и, если мы не можем перенести какое-то тяжелое искушение, оно нам не посылается. А другой подвергается очень сильным искушениям, но лишь потому, что Бог знает: ему это вынести по силам. «Если бы не было искушений, никто бы не получил Царства Небесного», - говорил преподобный Антоний Великий. Так что будем благодарить Бога за все искушения, через которые Он ведет нас к Себе.

Газета «Саратовская панорама» № 22 (950)
Беседовала Оксана Лаврова

Переглядів: 102

- Отец Дорофей, искушение, насколько я понимаю, – это некое испытание, что-то вроде трудного экзамена. Верно?

Словом «искушение» обозначаются два понятия. Во-первых, в обычном житейском смысле это тяжелые и неприятные жизненные ситуации, случающиеся с человеком по Промыслу Божию. Сюда относятся болезни, материальная нужда, обиды и несправедливости от людей. Их еще называют «скорби». Во-вторых, в самом главном, духовном, смысле искушением называется состояние души, когда близка опасность впасть в грех, нарушив Божественные заповеди. В христианстве слово «искушение» не носит негативного оттенка. Хотя в духовной жизни грех - самый главный наш враг (есть даже такая присказка, что христианин ничего не должен бояться, кроме Бога и греха), но без искушений был бы невозможен духовный рост человека, то есть искушение - это испытание, пройдя которое христианин становится более опытным, сильным, закаленным.

Вы сказали, что искушения попускаются Богом. А у верующих бытует мнение, что их устраивают совсем другие силы…

Господь посылает нам все: и радости, и горести. Но не в том смысле, что Он играет с нами, экспериментирует, а в том, что Господь попускает злу действовать относительно свободно, чтобы проявилась свободная же воля человека к добру. Зло - это то, от чего человек должен оттолкнуться, чтобы прилепиться к добру. Мы говорим, что христианин должен бегать от греха. В этом смысле искушения - это инструмент в руках Бога, посредством которого Господь делает души более совершенными и пригодными для спасения.

- Избежать искушений невозможно?

Они неизбежны для каждого человека, пока он жив, причем их сила возрастает по мере духовного роста человека. Чем выше поднимается человек по пути духовной жизни, тем более сильным подвергается искушениям. Наивысшим искушением в истории было, когда Сам Господь в пустыне был искушаем от диавола (Мф. 4, 7–11).

Первое искушение произошло с Адамом и Евой, когда Бог дал им заповедь не есть плод от древа добра и зла. Создатель установил правила, потому что без них духовный рост невозможен. Запрет - это начальная точка, из которой начинает расти прекрасный кристалл нравственной личности. Человек создан со свободной волей, но, если не научится ее сдерживать, превратится в животное. Если провести аналогию с компьютерными играми, перенося искушения, мы проходим пошаговую стратегию, от легкого уровня к более сложному, преодолевая препятствия, иногда неся потери, порой проигрывая в схватке, но обретая опыт, который позволит выиграть в следующей битве. Другого пути нет, если мы хотим быть нравственными людьми.

Конечно, можно вообще не думать о нравственности, духовном росте. Тогда не будет искушений, все будет дозволено, и «личность раскроется во всей своей полноте», как сегодня модно говорить. Но когда это произойдет, окружающие поймут, что имеют дело со зверем.

Испытание на верность

Как человеку, который не связан с Церковью, не знаком с тонкостями христианской жизни, понять, что является искушением, а что таковым не является?

Не будем делить людей на церковных и нецерковных. Искушение - не сугубо христианский термин для какой-то касты посвященных. Раз уж мы договорились, что борьба с искушением - источник нравственного роста человека, неважно, к какой религии он принадлежит и религиозен ли в принципе. Если человек оказывается в ситуации нравственного выбора в пользу добра или зла - это искушение. И человек будет проходить через данное испытание в любом случае, осознавая его духовный смысл или не осознавая. В совести Творцом изначально заложены критерии добра и зла. Когда человек сталкивается с искушением и не знает, что это такое, он посылает информационный запрос к своей совести, и она ему говорит, как поступить. В этом смысле любое событие, даже самое незначительное, если оно сопряжено с нравственным выбором, является искушением.

В искушениях человек испытывается: как поведет себя, что скажет, останется ли верен евангельскому образу жизни или ожесточится, перевесит ли в нем любовь к ближним или верх возьмет самолюбие. Каждый из нас в искушениях имеет возможность убедиться, чего он стоит на самом деле.

- А на практике это в чем может выражаться? Давайте приведем примеры.

Самое распространенное мысленное искушение - беспокойство за свое существование и за обеспечение себя и своих ближних всем необходимым для жизни, сожаления о каких-либо упущенных возможностях или ошибках при достижении материальных благ, зависти к чужому преуспеянию, недовольство своим материальным положением. Пораженная этим искушением душа часто впадает в бестолковую суету.

Другой вид мысленных искушений - боязнь воображаемых опасностей и предвидение возможности различных несчастий. Душа полна беспокойства и тревоги. Кажется, что все опасения сбываются, человек уже переживает в мыслях несчастья и мучается понапрасну.

Сожаления тоже могут быть искушением. «Как жаль, что так получилось», - думаем мы, расстраивая себя бесплодными сожалениями, и грешим против надежды на Промысел Божий о нас.

Самоукорение имеет смысл только тогда, когда мы укоряем себя в грехе. В житейских же делах оно вредно, так как рождает уныние и поэтому на руку нашему врагу. Даже если мы ошиблись, это случилось не без Промысла Божия. Чаще всего жизненные неудачи обличают нас в том, что мы в делах надеемся на себя, а не на помощь Божию.

Часто искушения нападают, когда человек совершает какое-то доброе дело. Враг в этих случаях более, чем обычно, злобится на нас и старается свести на нет результаты нашего усилия, испортив его каким-нибудь проступком. Например, оказав милость ближнему, мы можем пожалеть об отданных деньгах. Или, тщеславясь, расскажем кому-то о совершенном благодеянии. В другом случае испортим хорошее дело одновременным осуждением ближнего.

Одним из наиболее тяжелых искушений является искушение против любви - вражда или неприязнь к близким людям. На сердце искушаемого словно камень лежит, в голове непрестанно крутятся мысли о неприятном человеке, вспоминаются ссоры, укоры, обидные слова, несправедливые обвинения. Человек накручивает себя все больше и больше, душа полна горечи, раздражения, досады, обиды, и это признак, что лукавый властно господствует над нею, то есть во всех случаях, когда на сердце нет любви, радости, мира, значит, человек либо совершил грех, либо находится в искушении против любви.

Избегая самонадеянности

- В молитве «Отче наш» есть прошение: «И не введи нас во искушение». Почему Сам Господь учил просить не вводить нас в искушения, если без них все равно не обойтись? О чем конкретно мы просим в этой молитве?

Нужно понимать, что искушение –– это экзамен, который мы можем и не сдать. По сути, мы просим Творца минимизировать количество бед, которое на нас находит, потому что не уверены, что справимся с ними. С одной стороны, христиане - воины на духовном поле, но с другой - мы в своих силах не уверены, поэтому просим Бога, чтобы война зла против нас была менее интенсивна. Христианин не должен думать о себе, что он в духовной борьбе этакий крутой спецназовец, ему ничего не страшно, он может вступить в любую схватку со злом. Победить зло сам человек не в состоянии, он может лишь присоединиться к Христовой победе.

То есть для христианина вера в свои силы, даже когда речь идет о противостоянии греху, - это самонадеянность?

– Для любого человека самонадеянность - самое опасное заблуждение. Нужно различать рассудительность, способность трезво оценивать свои силы, взвешивать свои слова и поступки и самонадеянность, то есть нежелание просить помощи у Бога. Когда человек живет без Бога, надеясь только на себя, искушения наваливаются на него одно за другим и побеждают его. Даже если по мирским представлениям человек кажется победителем, достиг всего, чего только можно, наступит час, и за ним придет смерть, которой он уже ничего не сможет противопоставить.

- Когда человек приходит в Церковь, Господь словно авансом осыпает его духовными радостями. Но пора церковного детства проходит быстро, и начинаются искушения. Почему так?

Это говорит о том, что человек окреп и готов приступить к духовному учению. Нужно поблагодарить Господа за «оказанное доверие» и мужественно принимать все, что нам посылается. Не нужно относиться к искушениям, как к шишкам, которые валятся с утра до ночи на нашу голову. Это признак особого попечения Господа о нас. А если искушения приходятся на большие церковные праздники, можно сказать, что нам оказывается честь. Значит, угодили мы Господу и одновременно сильно разозлили врага. Но нужно помнить: если бы Господь не знал, что это искушение пойдет нам на пользу, Он бы его не попустил.