Христиане в оранжерее не рождаются — прот. Павел Великанов

Главный редактор научного-богословского портала «Богослов.Ru ».

Павел Великанов

Имя при рождении	Павел Иванович Великанов
Дата рождения	20 августа (1971-08-20 ) (47 лет)
Место рождения	Алма-Ата , Казахская ССР
Гражданство	СССР СССР →Россия Россия
Род деятельности	священник, богослов, главный редактор Богослов.ру

Биография

Родился 20 августа 1971 года в Алма-Ате. Отец - профессор, доктор медицинских наук ; мать - преподаватель, кандидат химических наук.

В 1988 года закончил с медалью СШ № 2 г. Кисловодска с углублённым изучением английского языка.

В 1998 году окончил академию со степенью кандидата богословия , защитив кандидатскую диссертацию на тему: «Православная оценка влияния технократической цивилизации на внутренний мир современного человека» .

15 марта 1997 года был рукоположён в сан диакона , а 21 сентября 1997 года - в сан пресвитера.

С 1998 года является преподавателем основного богословия в МДС.

С 1999 по 2002 год - преподаватель основного богословия в Сретенской духовной семинарии .

С 1999 по 2001 год - преподаватель основного богословия на факультете образования военнослужащих Православного Свято-Тихоновского Богословского Института.

С 1999 по 2003 год - художественный консультант ХПП РПЦ «Софрино».

С 2001 по 2002 года - преподаватель истории русской религиозной мысли в МДА и МДС.

С 2003 года - секретарь Учёного совета МДАиС.

С 2005 года - автор еженедельной передачи «Религиозная энциклопедия» на «Радио России » (цикл «Мир. Человек. Слово»), а также участник «Пастырских бесед».

С 2005 года - доцент МДА.

В апреле 2007 года назначен главным редактором научного богословского портала «Богослов.Ru ».

С августа 2009 года - руководитель совместного образовательного интернет-проекта «Радио России» и портала «Богослов. Ru» «Мир. Человек. Слово».

27 июня 2009 года решением Священного Синода включён в состав Межсоборного присутствия (комиссия по вопросам духовного образования и религиозного просвещения, комиссия по вопросам богословия, комиссия по вопросам организации церковной миссии, комиссия по вопросам информационной деятельности Церкви и отношений со СМИ - секретарь комиссии). Член Информационной группы Межсоборного присутствия.

С ноября 2009 года - член Экспертного совета Синодального отдела по религиозному образованию и катехизации .

С 2011 года - член Объединенного экспертного совета фонда «Православная Инициатива».

С 2011 года - член Экспертного совета Издательского Совета Московской Патриархии.

В апреле 2013 года указом Патриарха Кирилла назначен настоятелем Пятницкого Подворья при Свято-Троицкой Сергиевой Лавре в г. Сергиевом Посаде.

Отец четверых детей.

Награды

Публикации

Книги

Аксиомы веры (в соавторстве) - М.: Рестарт, 2011. - 311 с.
Простые ответы на вечные вопросы (в соавторстве) - М.: Даръ, 2011. - 464 с.
Школа веры - Сергиев Посад: Центр инф. технологий Московской духовной академии, 2012. - 272 с. - 100 000 экз.
Самый Главный Господин. Рассказы - М.: Никея, 2018. - 224 с. - 4000 экз.

Статьи

Православная энциклопедия

Великанов П. И. свящ., Осипов А. И. Апологетика // Православная энциклопедия . - М. : Церковно-научный центр «Православная энциклопедия» , 2001. - Т. III. - С. 75-91. - 752 с. - 40 000 экз. - ISBN 5-89572-008-0 .

Православная оценка влияния технократической цивилизации на внутренний мир современного человека / Машинопись. – Сергиев Посад: Московская Духовная Академия, 1998 г. – 259, XIV с.
О человеческой природе Господа нашего Иисуса Христа (Доклад на конференции «Вопросы христологии», 1999 г., МДА
О взглядах священника Павла Флоренского на принципы государственного и общественного устройства России (Доклад на совместной научной конференции МДА и МГУ.
Наркокультура как разновидность псевдорелигиозности (Сергиев Посад, 2003 г.).
Царство Небесное или Небесный супермаркет? // Психотехнологии в бизнесе и политике, 03.2004.
Религиозное и светское образование: основные отличия (Научно-практическая конференция «Вопросы духовной безопасности Сахалинской области», (февраль 2004 г.)).
Благотворительность в традициях русского народа. (Семинар «Малый бизнес и благотворительность, Торгово-Промышленная Палата, март 2004 г.)
Роль православной Церкви в национально-освободительном движении в Греции XVIII – XIX в. (Старый Оскол, конференция «Православие и патриотическое воспитание молодежи», 3-7 апреля 2005 г.); Православный взгляд на техногенный мир (Педагогический институт, Старый Оскол); Религия в ее историческом развитии ().
Верую, Господи, и исповедую // Встреча, 2006, № 2 .
Россия и Китай: перспективы культурного диалога цивилизаций // Материалы международной конференции «Христианство на Дальнем Востоке», Хабаровск, 2006.
Парадоксы любви (Доклад на международной конференции «Миссия Церкви в современном мире», Италия, Рим, 2007.
Православный интернет: преодолеть барьер между клиром и миром (Конференция ИТАР-Тасс «10 лет РУНЕТУ», фрагментарно опубликован.
Информационные технологии в духовном образовании (Доклад на секции XV Рождественских Чтений).
Научный богословский портал «Богослов.Ru» (Доклад на секции XV Рождественских Чтений).
Атака церковных клонов, или о христианизации популярных интернет-брендов. (Доклад на интернет-секции XVI Рождественских Чтений.
Духовное образование в России: история и перспективы (Доклад в рамках Dies Academicus, Швейцария, Фрибург, ноябрь, 2008)
Рецензия на: Труды Киевской Духовной Академии (Труди Київської Духовної Академії). № 9. Киев, 2008. 414 с. // Богослов.Ru
Семья как малая Церковь в эпоху постмодерна // Дашковские чтения, 2008 г.
Από τη «μικρή Εκκλησία» στην ελεύθερη παλλακεία: Θεολογία του Αποστόλου Παύλου και η εποχή του μεταμοντέρνου (доклад на международной конференции «Павлиа», Греция, Верия, 2009 г., режим доступа).
Два года деятельности портала «Богослов.Ru»: находки и ошибки (декабрь, 2009).
Поместный Собор: вопросы и ответы // Патриарх и Собор. Архиерейский и Поместный Соборы Русской Православной Церкви 2009 г. Сборник документов и научных материалов. М., 2010.
Опыт взаимодействия светской и церковной образовательных сфер в рамках информационных проектов Учебного комитета (Доклад на пленарном заседании XVIII Рождественских Чтений)
Об основных понятиях Православия // Славянка, октябрь-ноябрь, 2009.
Тело для здорового духа // Православие и современность, № 14, 2010.

(3 голоса : 5 из 5 )

В храме меньше всего именно подростков. Как бы ни старались родители вырастить детей в вере, но иногда наступает момент, когда взрослеющий ребенок отказывается идти в храм, исповедоваться и причащаться. Может, это специфика нашего времени, породившего православные семьи, сами не имеющие опыта церковного воспитания?

Или естественный возрастной и духовный кризис, который не просто неизбежен, но даже желателен? Так ли он страшен? И что могут сделать родители, чтобы минимизировать ущерб от разрыва их ребенка с Церковью?

Об этом беседуем с протоиереем Павлом Великановым, кандидатом богословия, настоятелем Пятницкого подворья Троице-Сергиевой Лавры в Сергиевом Посаде.

Передается ли вера по наследству?

Отец Павел, в том, что современные дети в подростковом возрасте могут уходить из Церкви, можно усмотреть специфику времени?

Я думаю, однозначно можно. Могу предположить, что такой интенсивности церковной жизни, которая наблюдается последние 20-30 лет в России в отношении детей, никогда раньше в нашем государстве и в нашей Церкви не было. Нигде в письменных источниках мы не встречаем свидетельств о том, чтобы детей массово приводили в храм каждое воскресенье, чтобы они каждое воскресенье приступали к Святым Тайнам, участвовали в различных формах внебогослужебной деятельности на приходе, таких, как воскресные школы, кружки, занятия и так далее.

- Казалось бы, в результате всего этого ребенок как раз должен бы прочно укорениться в Церкви!

Вот именно! А на практике мы видим, что одно с другим может быть особо и не связано. Почему-то количество детей пубертатного возраста в храме в разы меньше, чем других возрастных категорий.

Я думаю, одна из причин вот в чем. Мы, родители, часто хотим, чтобы дети механическим образом усвоили тот личный религиозный опыт, который мы сами получили в результате определенных жизненных исканий, ошибок, падений, обретений по пути в Церковь и который для нас бесконечно дорог. А наши дети оказываются в церковной ограде с младенчества, у них нет мучительного поиска смысла жизни, потому что им этот смысл «по умолчанию» уже передан! Мы наблюдаем своих детей, бьющих поклоны в церкви, исповедующихся, причащающихся, молящихся, и в этом видим некую тождественность тому, что с нами самими происходит. А ведь они просто подражают нам в том, что в них, возможно, еще не родилось, не созрело.

Поэтому ребенок должен отойти, немножко дистанцироваться от того, что принял «по умолчанию». Но для чего? Для того, чтобы вернуться к той христианской закваске, которая в него была заложена, но уже совершенно на новом уровне понимания и переживания. Как подросток не может обрести автономию, независимость и самостоятельность, если не разорвет «пуповину», связывающую его с родителями, от которых он абсолютно зависим, так и тут - ребенку надо от чего-то оттолкнуться. Поэтому мне кажется, что отдаление определенной от Церкви части девушек и юношей, начиная с 12-15 лет, вполне объяснимо. И, я бы не побоялся сказать, иногда даже желательно - особенно когда юный человек «застрял» на своем духовном пути, в его религиозной жизни всё совершается «по обычаю», а вовсе не по велению сердца. И если это с кем-то происходит, то не стоит ударяться в панику.

- Вы имеете в виду уход как переосмысление веры?

Я говорю об отдалении от Церкви не как о решительном отказе от жизни по христианским заповедям, впадении в различного рода смертные грехи и деструктивный образ жизни. Нет, ни в коем случае! Я говорю о том, что ребенок должен определить сам меру и форму своей связи с Церковью. И главное, чтобы эта связь у него сохранялась.

Кроме того, в подростковом возрасте ребенка очень сильно привлекает то, что для него неизвестно, неизведанно, а если он вырос в церковной среде, для него таким особым интересом и привлекательностью будет обладать мир. Тех, кто с детства имеет иммунитет к жизни в миру, к его радостям и прелестям, - единицы. В большинстве же случаев ребенок таким иммунитетом не обладает. Поэтому, на мой взгляд, нет ничего страшного в том, что значимость Церкви для него в этот период будет ниже, нежели значимость молодежной среды, музыки, новых друзей, каких-то развлечений, приятного времяпрепровождения, хобби и так далее. Главное, чтобы эта значимость вообще сохранялась.

Сантехник от Бога

Многие родители стремятся оградить ребенка от соблазнов, с детства делают все, чтоб мирское было ему неинтересно, вызывало отвращение…

Тот опыт, который у меня накопился в отношении детей священников, моих друзей, позволяет сказать следующее: сознательная попытка оградить ребенка от светской жизни, от светских ценностей, создание для него такой полноценной оранжереи, в которой он бы вызревал, становился бы сильным, крепким, устойчивым к бушующим волнам этого греховного, страстного мира, не только не срабатывает, а нередко приводит к противоположным результатам. Чаще всего, чем жестче отсекались какие-то «мирские» вещи, тем большую устремленность к этим вещам, жажду - я бы даже сказал, какую-то патологическую жажду - человек потом начинал испытывать. И не мог ее удовлетворить, хотя, казалось бы, уже давно можно было бы остановиться - его прямо прорывало и несло!

И наоборот. В тех семьях священников, где родители прежде всего с большой ответственностью занимались всесторонним развитием своих детей - старались дать им хорошее образование, развить и музыкальные способности, и художественные, и спортивные, и интеллектуальные; где дети не ощущали себя ущербными по сравнению со своими одноклассниками, а в чем-то даже чувствовали себя более продвинутыми - потому что всё делалось с предельной ответственностью перед Богом! - подростки в этих семьях впоследствии не отдалялись от Церкви, а открывали ее для себя заново и потом становились священниками и даже монахами и монахинями. Период юношеского бунта проходил с минимальными потерями.

- Почему так? Высокий культурный уровень действует как прививка?

Да, это своего рода прививка. К примеру, очень трудно удовлетворить хорошо развитый слух ребенка, окончившего музыкальную школу, дешевой попсой - для него это будет органически неприемлемо, потому что просто пóшло и низкопробно. Он пропитан другими ценностями, у него развит вкус. И такой подход, я думаю, можно перенести на всю область культуры: что ребенок читает, что он слушает, какие фильмы, спектакли, мюзиклы смотрит. Главное, чтó должны развить родители у ребенка, - вкус к настоящему, к красивому и какой-то внутренний иммунитет к пошлому, недостойному, каким бы раскрученным и привлекательным оно ни казалось. Конечно, здесь важно создать правильный культурный контекст жизни, наполненный подлинными ценностями и правильными смыслами: столь популярное сегодня «всеядие» категорически недопустимо. Тогда эти правильные культурные ценности станут для него определенными ориентирами, такими реперными точками, какими они являются и для верующего, и для светского человека.

Другими словами, правильные ценности закладываются отнюдь не только сугубо православной литературой, православными спектаклями, православными фильмами?

Совершенно верно. Я бы даже сказал, задача - привить детям настоящие ценности не с церковной обложкой, а, прежде всего, именно за пределами Церкви, для того, чтобы они могли, находясь в миру, чувствовать себя уверенно и всегда знали, на что могут опереться.

Родители должны создавать ребенку условия, наиболее созвучные его духовному устроению, психологическим особенностям и помогать ему развивать эти способности настолько, насколько это возможно. А мудрость заключается в том, что вектор такого развития должен быть, в конце концов, обращен к Богу. Нужно дать ребенку понять, что, по сути дела, любая его деятельность должна быть молитвой к Богу, и любое занятие внутри или вне церковной ограды - определенная форма его духовного служения, его делание и его мера ответственности перед Богом.

- Не могли бы вы привести пример?

В моем доме работал в свое время один сантехник. Человек, в общем-то не сильно церковный. Но он заставил меня серьезно задуматься, и вот почему. Во-первых, он необычайно ответственно относился к любой мелочи! Там, где другой сделал бы работу за один день и получил бы свою зарплату, этот человек тщательно продумывал, какие последствия будут через такой-то срок эксплуатации, какой лучше соединительный узел поставить и так далее. И во-вторых, он брал за свою работу приблизительно в полтора раза меньше, чем любые непрофессиональные сантехники в нашем городе. При этом он постоянно ездил на разные выставки, был в курсе всех современных технических новинок, проходил какие-то курсы повышения квалификации. То есть человек жил целиком своим делом! И, знаете, столкнувшись с такой глубокой профессиональной порядочностью, я понял, что он, по сути, глубоко религиозный человек. Потому что мотивация его действий - не житейская, а идеальная. С точки зрения мирской выгоды ему надо было бы сделать все то же самое попроще, побыстрее, взять денег побольше и поскорее перекинуться на другой объект. А для него его работа - форма служения ближнему.

И я думаю, дети, которые так относятся к своей работе - пусть они выбрали самую простую профессию, - это счастье и благословение для своих родителей.

Нет кризиса - нет развития

Вы затронули очень интересную тему: как человек приходит к Богу. Получается, для родителей вера - это выбор, а для детей - передаваемая традиция? Ни поиска, ни выбора, ни страданий? Но обязательно ли для обретения веры проходить через сложные поиски и испытания?

Знаете, я думаю, духовные кризисы абсолютно неизбежны в жизни любого верующего. Потому что там, где нет кризиса, нет и преодоления. Где нет преодоления, нет и укрепления, развития. Я в своей жизни не встречал такого глубоко верующего человека, который мог бы искренне сказать, что никогда ни в чем не сомневался, никогда не проходил через кризис веры. Даже если он рос в совершенно здоровой, благочестивой, полноценной христианской семье.

Другое дело, что эти кризисы совершенно по-разному происходят внутри Церкви и вне Церкви. Кризисы внутрицерковной жизни - гораздо более тяжелые и острые, нежели когда человек находится в пространстве очевидного греха, неправедности и ненормальности и из него присматривается к Церкви. Проще выйти из греховного мира в Церковь, чем, уже будучи христианином, переживать кризис веры. И тут либо вера минимизируется, сводится к неким внешним проявлениям, которые обеспечивают нормальное существование человека в этой системе координат. Либо она существенным образом углубляется и приобретает другое качество, зачастую приводя к конфликту с реальной церковной жизнью, в которой человек живет.

Если вера - результат собственного выбора, кризиса, переосмысления жизненных ценностей, то какую роль играет передача родителями детям своего личного религиозного опыта?

Дело в том, что, как говорил один священник, все дети по природе язычники. В самом прямом смысле! Что такое язычество? Это та религия, которая наиболее понятна, удобна и исполнима с точки зрения человека в его нынешнем падшем, греховном состоянии, в котором мы все находимся. И в целом она ближе к ветхозаветной парадигме закона и воздаяния.

Например, детям говорят: «Надо молиться, потому что, если не будешь молиться, тебя Бог накажет»; «Не греши, потому что тебя Бог накажет, делай добрые дела, постись, трудись, и посмотришь - Господь тебя утешит, порадует». Вот такое «юридическое» выстраивание определенных договорных отношений между человеком и Богом - совершенно нормально для ребенка, понятно и исполнимо: надо причаститься, чтобы было хорошо; причащаться - это правильно. И ребенок спокойно, с радостью идет, выполняет все, что нужно, и действительно испытывает радость. Благодать на детское сердце действует совершенно по-другому, чем на взрослых, обремененных страстями и грехами…

Этот детский религиозный опыт, конечно, ни с чем не сравним. Его ни в коем случае нельзя подменять трансляцией взрослого религиозного опыта на детей. Взрослое восприятие кардинально отличается от детского: последнее - прежде всего позитивное. Для него радость быть с Богом - это нормально и естественно. А для взрослого это уже почти высший пилотаж, потому что нам есть в чем каяться, нам есть о чем жалеть, нам есть за что просить у Бога прощения. И самое ужасное, когда я вижу, как родители начинают эту модель своего религиозного переживания транслировать на детей. Заставлять их каяться в тех грехах, о которых они не имеют никакого понятия, из небольшого проступка ребенка устраивать драму мирового масштаба - это глубоко неправильно. Ну соврал ребенок, а кто не врал? Ты сам что-ли никогда не врал в своей жизни? И ребенок, которого таким образом воспитывают, моментально научится играть в «ролевые игры»: разыгрывать из себя кающегося грешника, исповедника, пропитанного мировой скорбью - а как только он выходит за порог храма, такая «броня праведности для родителей» быстро сбрасывается и он становится обычным, нормальным ребенком. И это - не худший вариант; гораздо опаснее, когда ребенок пропитывается насквозь подобными неадекватными его возрасту и сознанию искусственными переживаниями и поэтому начинает ощущать себя «исключительным», «не от мира сего», высокомерно дистанцироваться от сверстников - на радость свежевоцерковившимся родителям и на беду своему душевному здоровью.

- Допустим, закон можно передать как семейную традицию. А личное отношение ко Христу - можно?

Открытие ребенком христианства как религии Христа - совершенно другое дело. Но для того чтобы он понял Христа как Спасителя и Искупителя, он должен понять, а от чего его, собственно говоря, надо спасать и что именно искупать. А ребенок до определенного возраста осознать этого просто не способен! Поэтому я не вижу большой опасности в том, что дети достаточно продолжительное время живут в пространстве во многом формального соблюдения внешних христианских предписаний, в такой ветхозаветной парадигме, где есть четкий закон, наказание и награда - но с четкой перспективной развития в направлении христианских ценностей.

Разве в подростковом возрасте, когда человек исследует границы своей свободы, Бог страшный и наказующий и весь закон не будут вызывать протеста?

Я скорее с Вами соглашусь. Но, если мы говорим о маленьких детях, иной подход будет означать размывание критериев. Грамотные, хорошие, опытные психологи рекомендуют выстраивать свои отношения с детьми так, чтобы те четко понимали, где пространство их свободы, где они условно ограничены и где они абсолютно ограничены, где находится «запретная зона». А если у ребенка этого нет, то он будет думать, в конце концов, что ему все позволено, если только родители не видят.

Понимание того, что правильное поведение - не попытка избежать наказания и заработать дивиденды в Царствии Небесном, а просто единственно нормальная модель поведения, единственно возможное проявление благодарности Христу за то, что Он для нас сделал, - должно в какой-то момент созреть в ребенке. И я думаю, как раз-таки юношеские кризисы - это и есть моменты вызревания этого понимания, как бы прорастание через эту ветхозаветную парадигму религиозной детскости - во что-то взрослое.

Где-то я читал о таком случае: в Великую Пятницу две девочки из воскресной школы, которые ходили в храм и были вполне интегрированы в церковную жизнь, вдруг встали перед Крестом, посмотрели на распятого на нем Христа, и одна другой с искреннем ужасом в глазах сказала: «Подожди, Его что, ради нас убили?» До этих детей вдруг дошло, что Евангелие - не какой-то миф, не какая-то поучительная история, давно случившаяся и никакого отношения конкретно к тебе не имеющая, а что это связано с тобой лично. Все, что они до того слышали о Христе, может быть, работало как некий фундамент, но до души не доходило.

У детей на самом деле своя логика. И у каждого ребенка (да и взрослого человека тоже - речь уже не о возрасте) очень по-разному происходит личная встреча со Христом. И момент, когда вспаханная всеми родительскими усилиями почва даст росток личного отношения ребенка и Бога, и в какой форме это будет - в форме благодарности, в форме преодоления какого-то острого кризиса, острой боли, скорби - от нас совершенно не зависит! Это дело Бога и ребенка.

- Что в таком случае от нас требуется?

От нас требуется - не мешать, подготавливать условия, ребенка воспитывать, с одной стороны, в благочестии, но, с другой стороны, в здоровой, открытой атмосфере. А все остальное уже сам Господь управит. Мы здесь не должны выступать ни в качестве посредников, ни в качестве трансляторов - это Его дело.

Строгость - пропорционально возрасту

- Отец Павел, а как Ваши собственные дети относятся к храму?

Моя старшая дочь живет в другом городе, отдельно от нас, и как раз находится в таком сложном подростковом периоде, но связи с Церковью не теряет - ходит на службы, участвует в таинствах. Не с такой, конечно, частотой и интенсивностью, как мне бы этого хотелось, но ходит. Соблюдает пост, опять-таки, в той мере, в какой это для нее сейчас приемлемо. Я не могу сказать, что абсолютно за нее спокоен, но понимаю, что у нее сейчас активный поиск самой себя. И тех форм поиска, которые бы вызывали у меня решительное неприятие или протест, я не вижу.

Остальные дети - все очень по-разному. Один из моих сыновей может с радостью всю службу отстоять в храме, причем не шелохнувшись, и с радостью, особо не отвлекаясь и выполняя все, что надо - пономарит, например. А другой сын постоит немного, а потом будет маяться, не знать, куда приткнуться, чем заняться, будет ходить из одного угла в другой, с кем-то разговаривать и так далее. Разные личности, разные характеры! Но в целом храм для них - место, куда они бегут с радостью. И пропуск богослужения - это нечто болезненное. Даже когда ребенок болеет, он может и заплакать, расстроиться, если ты его не возьмешь в храм. Думаю, помимо прочего это связано с тем, что у нас очень насыщенная детская программа на приходе: и мультипликационная студия, и уроки каллиграфии, и воскресная школа, и уроки музыки, где они разучивают песнопения, чтобы петь на детской Литургии (служба, на которой алтарничают, читают и поют на клиросе дети. - Ред.), и уроки так называемого практического естествознания, когда они изучают свойства разных материалов или делают открытки с механической или электрической «начинкой».

Но говорят, что если детей с храмом связывает только тусовка, набор хобби, то подрастая, они все это оставят…

Возможно, в этом есть определенная правда. Но в любом случае я думаю, гораздо важнее то, как детьми воспринимается пространство храма. Если это пространство внимания и любви к тебе, а не территория закона и наказания, не столь важно, что именно там происходит. Дети чувствуют, что для них организуют какие-то мероприятия не для того, чтобы отправить в Патриархию отчет, а просто потому, что их любят.

А насколько детям нужна именно церковная дисциплина? Обязательность молитв, обязательность похода в храм, поста?

Дисциплинировать детей однозначно нужно. Дети должны жить в каком-то вполне очерченном, обозначенном пространстве, потому что ребенку это помогает структурировать жизнь. Другой вопрос - мера строгости этой дисциплины. Я думаю, она должна быть обратно пропорциональна возрасту ребенка. Чем ребенок младше, тем большая степень дисциплины должна быть. Речь не о том, чтобы принуждать ребенка, а просто в семье должно быть такое настроение: когда, скажем, все идут в храм, других вариантов у нас нет. Мы даже не задаем вопрос: ну что, идем в храм или не идем? Когда ребенок задаст вопрос: а почему по воскресеньям мы ходим в храм? - мы можем объяснить ему, почему.

- А если ребенок скажет: «Можно я в это воскресенье не пойду в храм?»

Можно, например, сказать так: «Подожди, а куда ты собираешься? Ты будешь спать? Пожалуйста, поспи, а мы пойдем в храм и вернемся радостные и довольные». Я считаю, идеальная ситуация та, которую в свое время описал протоиерей Владимир Воробьев: когда в советское время в религиозных семьях поход в храм еще надо было заслужить! И вот у нас на приходе, я вижу, каким-то чудом выстроилась такая модель участия детей в богослужении и насыщенности приходской жизни, внебогослужебных мероприятий, что дети бегут в церковь. Для них это праздник, а не проблема, головная боль или «потерянное личное время». Не знаю, что будет дальше, когда детки подрастут. Посмотрим!

Есть такая точка зрения: когда ребенок подрастает и начинает отделять себя от родителей, рядом должен быть значимый взрослый - крестный - который будет для него авторитетом. Что бы Вы на это сказали?

Вы знаете, мое частное мнение таково: я пока мало верю в институт крестных. Потому что стать для ребенка авторитетом - это большая проблема. А уж стать авторитетом, так скажем, по принуждению, - проблема втройне. Далеко не всякий родитель для своего ребенка авторитет, а чужой человек, внешний человек, который не живет в семье, не общается постоянно с детьми - как он может заработать их доверие? В теории я могу такое допустить, но думаю, это, скорее, исключение, чем общая практика. Реальное воспитание может быть только тогда, когда ты вовлечен в семейную жизнь своего крестника: можешь хотя бы раз в неделю приходить в семью и общаться с ним, брать его погулять куда-нибудь (необязательно в храм). А роль человека, который раз в полгода появился в доме, сомнительна.

Другое дело, что в изменившихся обстоятельствах все может развернуться на 180 градусов. В подростковом возрасте, вполне возможно, ребенок потянется к крестному, захочет подружиться с ним, заручиться его поддержкой. Я бы не стал исключать совершенно возможность участия крестных в жизни своих подопечных в такие кризисные периоды. Но дай Бог чтобы хотя бы в каждой десятой семье оказался такой крестный, который сможет подхватить падающее знамя родительского авторитета и его нести. Я, к сожалению, таким не являюсь.

Кислород вечности

- А был ли у Вас кризис веры в подростковом возрасте?

Меня как раз крестили в этом возрасте, в 17 лет - надо сказать, крестили без катехизации, без всякого объяснения, а просто в силу того, что я был очень болезненным ребенком. Но при этом у меня было какое-то внутреннее согласие на крещение. И через некоторое время я решил прийти в храм: раз я крещеный, православный, то надо узнать, а что же дальше-то делать? Так началась моя церковная жизнь.

Но у меня в этом возрасте уже был опыт жизни вне Церкви: я понимал, чтó останется, если убрать Церковь из жизни. А у детей, воспитанных в вере, такого понимания нет. И им зачастую надо увидеть эту разницу!

Самое страшное впечатление, которое может остаться в душе ребенка от посещения храма, - это жесткое, агрессивное, недоброжелательное отношение со стороны сотрудников храма, со стороны духовника и так далее. И когда ребенок в подростковом возрасте уходит в мир и там находит настоящее мужество, вовлеченность в какое-либо дело «с горящими глазами», подлинную жертвенность, любовь, реальную взаимопомощь, которых он не знал в церковной среде (причем эти качества могут быть даже искусственно выделены, это может быть воспринято сквозь «розовые очки» юношеского романтизма) - вот это самое страшное, что может быть! Потому что тогда у него внутри рождается четкое отвращение к Церкви, представление о том, что там все лживое. Как пел некогда Владимир Высоцкий: «Нет! И в Церкви все не так, все не так, как надо!» И вряд ли такой человек вернется…

А если ребенок «вырвался на свободу», видит, что в миру все круто, но холодно и пусто, и при этом сравнивает со своим предыдущим опытом и понимает, что в Церкви-то теплее, в Церкви почеловечнее, и люди так не говорят, такие подлости не делают друг другу, и ярости, ненависти, злобы такой не встретишь, то после знакомства с миром у него голова постепенно разворачивается обратно в сторону Церкви, и он думает: «Да, а лучше все-таки быть рядом с Церковью!»

Церковь, как в свое время говорил митрополит Филарет (Вахромеев), должна быть наполнена «кислородом вечности», но она должна быть и пространством огромной душевной доброты и тепла. Если в Церкви нет тепла, то я не знаю, что это. Что угодно, но это не Церковь как Живое Тело Христово.

Получается, так или иначе, а призыв к родителям, к церковным служащим, прихожанам все тот же: следить, прежде всего, за собой?

Да, но кто про себя может сказать: «Я хороший родитель, я всегда соответствую тому, что говорю»? Надо иметь мужество объяснять своим детям, что мы тоже несовершенны, мы тоже в состоянии борьбы, мы тоже в пути. Единственное родительское качество, в котором дети никогда не должны сомневаться, это родительская любовь. В том, что мама и папа принимают их, в том числе, вне зависимости от того, как они относятся к Церкви. Детские психологи всегда говорят: прежде всего ребенок должен понимать, что родители его принимают таким, какой он есть - и это самое главное! Они могут с чем-то в его жизни не соглашаться, спорить. Но ребенок должен не сомневаться в том, что мама с папой его любят вне зависимости от того, насколько его поведение хорошее или плохое. Любовь не выставляет какие-то свои требования и условия. И в этом-то и проявляется ее сила.

Протоиерей Павел Великанов Окошко к Богу Зачем нужна ежедневная молитва и как творить ее правильно?Негромкая тайна православной молитвы состоит в том, что она, как праща, отправляет человека к Богу, утверждал схиархимандрит Эмилиан (Вафидис). Как не промахнуться мимо цели? Как правильно совершать молитвенное служение? Как по-разному можно молиться и почему это надо делать? На эти вопросы отвечает протоиерей Павел Великанов. Все начинается с молитвы - Что такое молитва, в чем ее роль для человека и в церковном обиходе? - Молитва - это неотъемлемая часть любой религиозной культуры. Но к этому можно подойти с разных сторон. Мне больше всего нравится определение архимандрита Эмилиана, игумена монастыря Симонопетра на Афоне. В одной из проповедей он говорит, что молитва - это вытягивание ума к Богу, а через это и вытягивание всего человека. Это такое делание, целью которого является переустройство внутреннего мира человека. Эмилиан сравнивает молитву с пращой. В молитве человеческий ум натягивается и выстреливает прямо к Богу. И в этом выстреле человек становится другим. Происходят глубокие изменения в отношении человеческого «я» к миру, к самому себе, к Богу. Это наиболее сильный инструмент переориентирования человека. - Что значит переориентирование? - В обычном состоянии мы заняты собою, своими проблемами и переживаниями. Когда человек начинает молиться, неизбежно появляется объект молитвы, которым он сам не является. И это уже очень много. Это выводит человека за пределы его огромного «я», которое заполнило собой все мироздание. В этот момент человек подсознательно понимает, что Бог - это не я, а некто, объективно сущий вне моего сознания. Это что-то такое, что я не могу положить в карман и сказать, что это моя собственность. С настоящей молитвы к Богу начинается разворачивание человеческой личности в ее нормальное состояние из состояния эгоистического магнетизма, когда все, что человек ни делает, неизбежно возвращается к нему самому. Именно поэтому молиться всегда трудно. Даже святые до конца своих дней принуждали себя к молитве. Для многих кажется странным призыв Церкви трудиться в молитве, но это неизбежно. Точно так же, как спортсмен должен заставлять себя трудиться во время тренировок, иначе какой он спортсмен, христианин прилагает труд к тому, чтобы себя вкручивать штопором в молитву, даже когда не хочется. И это совершенно нормально. Если этого нет, всего остального тоже не будет. - Нужно ли принуждать себя к молитве? - Конечно. Молитва - это то, что вызывает естественный бунт падшего человеческого естества, потому что нечто претендует на разрушение абсолютной диктатуры самодостаточности человека. Какие бывают молитвы - Молитва есть общение человека с Богом. Она необязательно должна быть словесной. Она может быть умной, может быть молитвой-состоянием, может быть деланием. Если говорить о том опыте молитвы, который существует среди монашествующих, об исихазме и его родоначальнике, преподобном Григории Синаите, который подвизался на Святой горе Афон на рубеже XII-XIII веков, то это совершенно определенное явление. Это молитвенное служение связано с Иисусовой молитвой, которая в монашеской практике совершается постоянно, по четкам. Она представляет собой очень краткую формулу - всего 5 слов. По-гречески это звучит так: «Кирие Иису Христе элейсон ме». Русский вариант молитвы длиннее: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго». Эта молитва творится устно и очень быстро. Когда человек регулярно ее произносит, она читается на вдохе и выдохе и связана с дыханием. Постепенно эта молитва переходит в категорию умной молитвы, когда она звучит внутри независимо от того, чем человек занимается. Это совершенно особенная практика, обязательно требующая общения с опытным духовником. Представьте, что в пространстве вашего внутреннего мира идет некий постоянный процесс, который становится доминантой внутренней жизни. Это можно сравнить с окошком, которое человек старается держать открытым. Молитва - это окошко из нашей самодостаточности, из этой душной комнатки. Если держать окно открытым, туда проходит свежий воздух Божественной силы и есть чем дышать. - Есть ли другие разновидности молитвы? - Видов молитвы, конечно, множество. Есть такое понятие - предстояние человека перед Богом, когда ум настолько увлечен Богом, настолько влюблен в Божественное, что все остальное ему как-то мало интересно. И даже когда человек занимается совершенно другими вещами, основной фокус его внимания все равно остается в глубине этого предстояния. Это хорошо понимают люди, которые были сильно влюблены. Сам факт, что ты любишь, уже является мощным источником вдохновения. И чем бы человек ни занимался, он все равно согревает свой внутренний мир этим огонечком. То же самое касается непрестанной молитвы. Цель всякой молитвы - это именно согревание сердца. Не получение экстатического удовольствия путем изменения сознания, а радость от того, что ты живешь правильно и праведно. У отцов встречается часто такое понятие, как сведение ума в сердце. Это особое состояние, когда при постоянном произнесении молитвы вовлекается человеческое сердце как вместилище личности, некая сердцевина нашей жизни. Когда это происходит, человек настраивается на волну богообщения, его состояние допускает глубинное и непосредственное общение с Богом. - Иисусова молитва - это монашеский опыт, простому мирянину недоступный? - Ничего подобного. Я знаю многих прихожан, которые Иисусову молитву практикуют. Этому ничто не препятствует. Сидит человек в офисе, занимается работой, не требующей предельного напряжения сил, и тихо про себя творит Иисусову молитву. С. И. Фудель в своей замечательной книге «У стен Церкви» описывает некоего швейцара, который уже в советское время работал в гостинице, стоял в дверях, носил чемоданы, и при этом у него был дар непрестанной молитвы. Как молиться правильно - Здесь все очень индивидуально. Очевидно одно - режим должен быть. Человек, который ждет, что настанет время, когда он освободится от житейских попечений, и благословенная харизма непрестанной молитвы посетит его, - такой человек никогда не будет молиться. Поэтому есть определенное правило утренних и вечерних молитв, молитвы, связанной с богослужением. Самое главное, к чему должен приучиться человек, - это к еженедельному посещению храма во время Божественной литургии. Самая правильная молитва - молитва благодарения, созидания Церкви как общности людей вокруг Христа. Это самое тяжелое. Множество людей готовы молиться дома, но вот регулярно ходить в храм - это тяжело. Всех прихожан можно четко разделить на две категории: те, кто еженедельно ходят в храм, и те, кто ходят в храм, когда душа лежит. Это две совершенно разные категории людей по пониманию веры. Когда человек приходит в храм, он поверяет правильность своего внутреннего состояния тем духом, которым живет Церковь. Он как бы опускает себя, как огурец, в рассол и вылезает оттуда малосольным огурчиком с определенным вкусом и запахом. А так он может в холодильнике лежать долго и даже не протухнуть, но в нем не будет этого аромата, этого вкуса. Это первое и самое основное. Второе - я сторонник, чтобы молитвенное правило у каждого человека было индивидуальное, с учетом обстоятельств его жизни. Одно дело, когда человек нигде не работает. Другое дело, когда человек занят на производстве. Третье - многодетная мать, у которой семеро по лавкам. Четвертое - человек творческой профессии, который делает что хочет и когда хочет. Эти обстоятельства должны обсуждаться с духовником, который и определяет объем молитвенного правила. Молитвенное правило - это ежедневные гаммы, которые, если не играются, то пальцы атрофируются, и на занятии ты ничего не сыграешь - не говоря уже про концерт. - А в чем состоят правила? - Во-первых, молитва совершается перед святым образом, перед иконой. Правильно, когда этот образ близок человеку, вызывает определенные переживания. Это своего рода ключ к разговору с Богом. Плохо, когда человеку приходится заставлять себя смотреть на образ, потому что он ему чужой. Образ не должен быть чужим. В отличие от католической мистической духовной практики православие настаивает на отсутствии какого бы то ни было фантазирования во время молитвы. Молитва с закрытыми глазами не приветствуется. Ум не терпит пустоты. Мы вперяем свой взгляд в образ иконы, и это есть то пространство, перед которым мы молимся. Мысль не должна гулять. Надо сфокусировать сознание перед этим образом. Следующее правило - предельное сосредоточение на словах молитвы. Ум должен уходить от любых воспоминаний, размышлений. Он должен, как схиархимандрит Эмилиан пишет, вытягиваться к Богу в молитве с тем, чтобы только слова молитвы структурировали человеческую душу по направлению к Богу. Кроме того, желательно и правильно молитву творить вслух. Когда молитва творится вслух, она задействует не только наши речевые рецепторы, но и слух. От такой молитвы сложнее отвлечься, чем когда вы ее творите про себя. Умная молитва творится про себя, но о ней можно говорить, когда у человека есть уже определенный навык и он может продолжительное время быть собранным и никуда глазами не убегать. И еще одно требование молитвы - это отсутствие искусственного подогревания эмоций. Эмоции здесь не являются самоцелью. Никакого экстаза. Мы выполняем свой труд по отношению к Богу. Я вспоминаю эпизод из жизнеописания одного из валаамских подвижников. Когда ему очень хотелось молиться, он откладывал четки, шел во двор, рубил дрова, занимался разными житейскими попечениями. А когда он готов был делать все что угодно, только не молиться, вот тогда он брал свои четки и молился. Он объяснял это так: когда я молюсь и получаю от этого утешение душевное, можно очень легко это утешение принять за Бога и оказаться в состоянии прелести - вместо того, чтобы быть предельно открытым действию Божественной благодати, ты просто захлопываешься. Ты оказываешься самодостаточным - и всё. Это и будет тот самый духовный тупик, о котором многие отцы предупреждали. Почему возгревание какой бы то ни было чувственности в молитве категорическим образом отсекается? Почему в храме читают монотонно? Почему даже партесное пение* в храме звучит скромнее, нежели пение оперное? Потому что в молитве нужно открыться не эмоциям, а совершенно другим переживаниям. Когда я попадаю на греческую службу и там начинают петь, я почти физически чувствую, как меня за шкирку взяли, пинка дали, и вот - я уже лечу. И ты понимаешь, что летишь не потому, что ты такой хороший и крылья у тебя натренированные, а потому, что эта храмовая стихия тебя берет и увлекает. Там нет никакой чувственности. Там есть экзистенция - глубинное переживание предстояния человека перед Богом, а все чувственное наше, оно где-то сбоку идет. В чем польза молитвы - Молитва - это событие, не приносящее очевидной пользы. Результат молитвы если и будет, то не скоро, и поначалу кажется, что он не очевиден. Если называть все своими именами, для многих молитва кажется бесполезной тратой времени. Логика здесь понятная: неужели Бог Сам не знает, что мне надо, зачем Богу надоедать просьбами? Что я ему скажу? Господи, давай-ка, решай мои проблемы? И вот здесь мы подходим к очень важной вещи - значимости нашего участия в духовной жизни. Делая что-то, мы сами делаемся. Молитва выступает не просто как некая техника выпрашивания благ. Молитва- это соработничество. Когда Господь говорит «просите и дано будет вам», Он это говорит не потому, что просто так дано не будет. У преподобного Исаака Сирина есть интересные слова о том, что сын у отца своего уже не просит хлеба, но домогается большего и лучшего в доме своего Отца. В Евангелии сказано: не заботьтесь для души вашей, что вам есть, ни для тела, во что одеться… Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам (Мф 6:25–33). Эта установка показывает, что, даже когда мы что-то просим у Бога, мы не ставим себя в положение просителей у некоего вредного господина. Все с точностью до наоборот. Бог хочет, чтобы мы научились молиться, потому что в молитве мы становимся соработниками, мы включаемся в процесс сотворчества. Нам дается право своим произволением участвовать в решении Божественных судеб мира. Нам дается право быть Его консультантами, советниками, кем угодно. - Все в руках Божьих, но, если ты просишь, что-то меняется? - Самый яркий пример здесь - это история пророка Ионы в Ниневии. Бог отправляет Иону в Ниневию сказать, что скоро она полностью погибнет, ибо таков суд Божий. Приговор уже вынесен, всё. Иона это объявляет. Но неожиданно ниневитяне каются, меняют свою жизнь, и ничего не происходит - Бог отменяет приговор. А Иона выглядит обманщиком: что за пророк, который пророчествует, а ничего не происходит? Тут за одну ночь вырастает над Ионой некая тыква, и он спасается под нею от палящего солнца пустыни. На следующую ночь тыква засыхает, и он оказывается опять под палящим солнцем. И это его просто добивает! В полном непонимании он вопиет к Богу и просит смерти. И тут ему Господь говорит: вот смотри, тебе было жалко эту тыкву, которую не ты садил, не ты поливал? А Мне ли не пожалеть этих несчастных ниневитян, среди которых более ста двадцати тысяч человек, которые не умеют отличить правой руки от левой? То есть Бог не формальный закон, где все предрешено и наше участие ничего не меняет. Почему христианство всегда категорически против какого бы то ни было фатума, рока? Потому что в пространстве нашей жизни мы отвечаем за то, куда дальше наша жизнь пойдет. Другое дело, что Бог вне этого пространства, вне этого времени. Он знает, что будет, но Он не предопределяет наш выбор. В своем времени, в своем месте мы действительно свободны, и поэтому ответственны. - И молитва тоже оказывается вариантом свободы выбора? - Да. И как показывает огромное количество чудес, молитва имеет силу. Она работает. - Вы можете привести пример? - У меня очень много подобных примеров. Ну вот свежий случай. Мой друг Алексей как-то звонит и говорит: у нас беда, жена беременна вторым ребенком, и при обследовании на УЗИ выяснилось, что у ребенка некий дефект позвоночника. Врачи говорят, что надо делать аборт, ребенок гарантированно родится инвалидом, ни ходить, ни сидеть не сможет. А срок уже большой, шесть или семь месяцев. Во всем мире есть одна единственная клиника в Швейцарии, где делают операции внутриутробно, и там готовы рискнуть ее оперировать. Это, естественно, требует огромных денег. А время-то идет. Есть всего 2 недели, в течение которых операция должна быть проведена. То есть моему другу надо найти 3-4 миллиона рублей в течение недели. Это нереально! Он обычный научный сотрудник Института востоковедения. Я посоветовал ему обратиться в благотворительный фонд «Предание». И вот, представьте себе - за неделю была собрана сумма в полтора раза больше, нежели требовалось. И, конечно, все молились. Он не верил, что это возможно. Но они с женой поступили очень правильно: делай все, что можешь, а остальное предай в руки Бога. В итоге операция была проведена, ребенок родился совершенно здоровый. Я его крестил неделю тому назад. - Нет ли тут соблазна вступить с Богом в товарно-денежные отношения? В 1990-е годы в моем родном городе появились адвентисты, которые очень многих собрали под свои знамена простым тезисом: молись, не пей, не кури - и будет тебе двухкомнатная квартира. Они были так убедительны! - И как? - Ну, не всем досталась квартира. Но народ все равно просил. - Да, соблазн. У меня личное отвращение к такому подходу. В этом есть некий механицизм - если я сделаю то-то и то-то, то Бог неизбежно сделает то-то и то-то. Но в этом отсутствует самое главное - любовь, возможность любви. Если Бог - это такой закон, при соблюдении которого ты с неизбежностью самого закона получишь какой-то результат, - это далеко от христианства. В христианстве акцент делается на то, что между человеком и Богом должны быть личные отношения. Эти отношения предполагают веру как область бесконечных рисков, способность ввериться тому, ответ от которого ты можешь получить не такой, как ты ожидаешь. - Но Вы говорите о чудесах? Значит, адвентисты правы? - Я думаю, что в этом есть некое сознательное понижение уровня отношений. Вот представьте, вы приходите к какому-то очень известному литератору, очень состоятельному человеку. У вас есть возможность с ним пообщаться. И вот перед вами два пути. Первый путь - это рассказать ему, какой вы бедный, несчастный и сколько вы могли бы сделать, если бы у вас появилась двухкомнатная квартира. А второй вариант: вы просто общаетесь с ним и пытаетесь получить то, что несоизмеримо ни с какими квартирами, потому что он великий литератор, глубокий человек, вы можете войти с ним в некий душевный резонанс, и даже качество жизни вашей может измениться просто потому, что этот человек прошел концлагеря, знает, почем фунт лиха и у него такой опыт, какого вы ни в какой книжке не вычитаете. Мне кажется, если общение с Богом низводить до выпрашивания какого-то конкретного житейского блага, это значит обращаться не к тому и не с тем. Бог не запретил нам просить у Него. Но при этом мы должны добавлять: да будет воля Твоя, потому что Бог - это не инструмент нашей собственной жизни, а цель. Само общение с Ним - это наша цель. Если я дружу с человеком, который имеет большие финансовые возможности, я никогда не буду его просить. Почему? Потому что тем самым я покажу, что мне он интересен только как денежный мешок. А это уже - не любовь, а пользование. - Говорят, вот зуб болит, надо помолиться такому-то святому. В этом есть смысл? - Смысл, конечно, в этом есть, но гораздо меньший, нежели традиционно считается. Все-таки святые для нас - это не альтернативные божества, более доступные, чем огромный, недоступный Бог, как это происходит в язычестве. Нет, святые - это скорее спутники, близкие по времени и обстоятельствам люди, но никоим образом не подмена Бога. К ним человеку проще обращаться, нежели молиться Христу. Но это неправильно, потому что вся жизнь Церкви вращается вокруг Христа. У нас нет никакой альтернативной святости, кроме Бога. И даже обращаясь к святому, мы все равно обращаемся к Богу, чтобы через этого святого нам была оказана помощь. И вот тут мы возвращаемся к теме соработничества. Церковь верит, что Бог дает святым некую благодать, право выступать ходатаями перед Ним в тех или иных нуждах. Это опять-таки не альтернатива, а соработничество. - Чем христианская православная молитва отличается от других духовных практик, медитации, например? - Тем, что средоточие христианской молитвы - это Бог. Не наши переживания, не просветление сознания, а именно Бог. Идея преображения человеческого существа в формате молитвы является первичной. Я, конечно, не специалист в глубинах буддийских, но из знакомства с техниками йоги я понял, что все равно речь идет о концентрации человека вокруг его личности. Нет там этого перехода личности в вечность. Задача молитвы какая? Чтобы в человеке восторжествовал Христос. В молитве мы вступаем в глубинный резонанс с волей Божией. Это радость от того, что тебя ведут, что ты согласен с тем, Кто ведет, ты сам за Ним идешь, куда бы Он ни пошел. Беседовала Ольга Андреева

Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф 5:48), — сказал Христос. Но откуда ощущение, что мы нередко больше стремимся не к внутреннему, а внешнему совершенству? К соблюдению правил, которое позволяет нам чувствовать себя исполнившими высший долг и уже поэтому называться христианами? Привыкни вставать утром по воскресеньям на Литургию, поститься, читать молитвенное правило — и все будет хорошо? Не стала ли наша вера слишком комфортной для того, чтобы лишний раз «напрягаться» и искать какого-то совершенства? На эти непростые темы беседуем с протоиереем Павлом Великановым, настоятелем Пятницкого подворья Троице-Сергиевой лавры, главным редактором портала Богослов.ру.

Бабушка и «Матрица»

— Отец Павел, может ли христианство сегодня быть комфортным? Это современное явление: было нечто подобное раньше, или мы сегодня так расслабились?
— Для того чтобы дать ответ на вопрос, который Вы обозначили, надо разобраться с понятиями. Ключевое понятие здесь — комфорт. И это понятие очень сильно извращено современной цивилизацией. Потому что под комфортом подразумевается все то, что способствует утверждению человеческого эгоизма, то, что ему потакает, воспринимается как однозначно комфортное.

— Например?
— Например, отсутствие какого бы то ни было напряжения, быстрое исполнение примитивных желаний, отсутствие необходимости что-то терпеть, переносить, брать на себя любой труд, тем более — тяжелый.
Но в то же время недаром в Евангелии Святой Дух назван Утешителем, а, между прочим, «Утешитель» на английский язык переводится именно как comforter (от слова «comfort» — комфорт, удобство). То есть само понятие утешения для церковной лексики не является чем-то абсолютно неприемлемым и невозможным в принципе.

— А в чем разница?
— Человек не может жить без утешения. По временам должно быть утешение, а по временам — напряжение. В нормально настроенной христианской жизни одно чередуется с другим. И мы знаем, что святые отцы могли находить правильную меру напряжения духовных сил, которое, с одной стороны, было созидательным, с другой стороны — не приводило к разрушению личности из-за невыносимого «сверхнапряжения».
А проблема современной цивилизации заключается в том, что она абсолютизировала то состояние человека, в котором он находится сейчас, — состояние глубокого повреждения и сдвига координат. Противоестественное по сути называется теперь «естественным», «нормальным» просто по факту наличия. Все, что не вписывается в этот более чем странный «стандарт», решительно отторгается и признается как недостойное, неправильное, враждебное по отношению к человеку.

— Разве так не всегда было? Христос же говорит: «Мир вас возненавидит»…
— Конечно, в той или иной мере это было всегда. Но ведь мы хотим определить, в чем особенность нынешнего момента истории. Чем современный мир отличается от жизни XVIII или XIX века?
Как мне представляется, разница в том, что сегодня произошло удивительное сращивание человеческого эгоизма и технических возможностей его удовлетворения. Технологии, сам ритм жизни, ее уклад — все стало выстраиваться прежде всего не вокруг реальных, а вокруг искусственно созданных потребностей человека. Тот, кто сидит перед телевизором в течение 5-6 часов каждый день, с точки зрения любого — хоть античного, хоть средневекового — человека, психически ненормален. Такая жизнь становится предельно неинтересной: для нормального человека такая жизнь — беда и сплошная патология.

— Почему?
— Потому что человек тратит впустую свое время, которое он мог бы употребить на огромное количество вещей, жизненно необходимых или на самом деле полезных!
Современная цивилизация — с ее отрывом от жестоких реалий жизни, с преодолением необходимости выживать — создала среду, в которой стала возможной роскошь ничего не делать, роскошь жизни в свое удовольствие, жизни очень приятной. И главное, жизни необременительной. Бог общества потребления — это кнопка на пульте, которой должно управляться в жизни все. Однажды мне довелось стать невольным свидетелем одной семейной сцены, когда ребенок куда-то засунул пульт от телевизора: более чем показательная картина!

— Давайте попытаемся понять, что плохого в комфорте. Ведь комфорт не грех, в строгом смысле слова…
— Да, нельзя сказать, что христианство против любого утешения в принципе, против любого послабления и любой уступки человеческой ограниченности и немощи. Нет. Но плохо то, что комфорт становится абсолютной ценностью.
Эта абсолютизация приводит к сдвигу акцентов в жизни: от реальных потребностей к виртуальным. Любой современный гаджет, любая телевизионная программа, любое воздействие средств массовой информации направлено не столько на то, чтобы дать человеку что-то нужное, вечное, правильное, а на то, чтобы человека удержать в своем пространстве, не дать ему выпасть из этой круговерти. Имеет значение даже не сама вливаемая в человека информация, а именно постоянная подпитка этого ощущения причастности… Я сколько раз видел пожилых женщин, бабушек, у которых главным содержанием жизни стал телевизор, который они почти не смотрят, — при этом он постоянно работает как фон. Вот что-то там говорят, о чем-то рассказывают, вещают — и у нее жизнь есть. Она чувствует через этот канал себя причастной к чему-то большему: чувствует, будто о ней заботятся, что ее извещают о том, что сегодня важно знать, — где-то она и поплачет, и поволнуется за бушующую стихию на другом конце земли… Но, по сути дела, телевизор создает среду суррогатной жизни. Он подменяет собой реальность, при этом бабушка может сидеть в совершенно заплеванной квартире, есть не пойми что и совершенно не заботиться о своем стремительно угасающем здоровье… Это очень хорошо показано в фильме Алексея Балабанова «Груз 200», к которому у меня нет однозначно положительного отношения, но в фильме есть очень показательный эпизод. Мать главного героя, дряхлая старушенция, сидит перед телевизором с бутылкой водки и слушает концерт советской попсы, с беззубой улыбкой покачиваясь в такт музыке — в то время как в соседней комнате творится не поддающееся описанию насилие, виновник которого — ее родной сын. Ей хорошо, она вошла в свой замкнутый мирок, ей очень комфортно. Немного гротескно представлено, но это вполне реальный образ человека, который вступил на путь комфортной жизни.

— Вы хотите сказать, что происходит рассеяние человека?
— Скорее, нейтрализация его силы. Понимаете, любой человек — это огромная духовная сила, и эта сила совершенно несоизмерима ни с его физическими силами, ни даже с его душевными возможностями. Но он становится такой силой только тогда, когда собирается. Когда обретает некую внутреннюю целостность и ему что-то на самом деле становится надо. Человек, которому что-то стало надо, — это очень опасный и потрясающе сильный человек!

— А человек, которому ничего не надо?..
— Просто батарейка для огромной системы, как в фильме «Матрица».

Церковная атлетика

Фото chibi-m, www. flickr.com

— Можно ли сказать, что христианин не может находиться в таком спокойном, статичном состоянии?
— Я думаю, что если христианину комфортно в этом мире жить, то, наверное, он не вполне христианин. Потому что Спаситель сказал очень точные слова, связанные с темой нашего разговора. С одной стороны: В мире будете иметь скорбь (Ин 16:33)... Он не обещал сплошной радости, не обещал, что нам удастся заключить такой договор с миром, что и наши интересы, и интересы мира будут соблюдаться. Он сказал, что нас будут гнать, что мы будем отвергаемы миром.
Но, с другой стороны, Христос говорит: Иго мое благо, и бремя мое легко есть (Мф 11:30)...
Нормальному христианину в этом мире должно быть некомфортно.
Почему? Потому что состояние некомфортности — это противодействие, противостояние тому, как живет этот мир, его принципам и укладу жизни. Оно позволяет христианину «собираться внутрь себя» и в этом напряжении обретать Бога. Не просто обретать Бога вследствие специальных методик по умиро-творению своей души и так далее. А обретать Бога в состоянии полного внутреннего непотребства.

— Как это?
— Христианин — это человек, которому жить в этом мире очень плохо, и поэтому ему нужен Христос. Если человеку комфортно в этой жизни, ему Христос совершенно не нужен. Более того, ему Христос будет сильно мешать со Своим радикализмом, со Своей категоричностью, «неполиткорректностью», недипломатичностью — со всеми теми чертами, какие мы находим у Него в Евангелии.

— Однако человек может, и придя в Церковь, комфортно устроиться: привыкнуть к службам, к постам, вполне «безбедно» существовать в «церковной субкультуре»…
— Жизнь — понятие динамичное. И когда человек приходит в Церковь, ему чаще всего требуется период изоляции от внешнего мира, для того, чтобы он мог вы ́носить некий духовный плод внутри себя.
Так, к примеру, рассаду, чтоб она смогла окрепнуть и подрасти, сажают сначала в теплицах, потому что, будучи высаженной сразу в суровые условия, она моментально погибнет.
Точно так же вера требует благоприятных условий для прорастания! Мы очень хорошо это видим на примере наших студентов семинарии, которые часто приходят на волне восторга от Церкви, от веры и попадают в ту среду, в которой этот восторг понемногу уходит, но уступает место здоровой, полноценной вере иного качества и веса. Такая вера уже не погибнет, даже оказавшись в агрессивной среде, во враждебных условиях. Но благодаря чему студенты становятся такими? Благодаря тому, что какое-то время «варятся» в среде, которая вся располагает к христианскому деланию. Они приучают себя к церковному укладу жизни, к христианским отношениям между людьми, со своими собратьями, с которыми живут бок о бок — и такие отношения в миру они никогда не встретят. Тем более, учитывая, что наше учебное заведение находится в стенах монастыря: монастырские службы, дружба с братией обители — все это оказывает сильное воздействие на юношу, и постепенно формирует в нем внутренний стержень, который остается и после того, как он ушел из семинарии, оказался в миру, на приходе. У него есть сформировавшиеся внутренние ценности, ориентиры, которые всегда для него будут неизменными.
— Это комфортная среда, но в ином смысле?
— Да, она комфортная не потому, что служит для угождения самому человеку, а потому что это среда Церкви. Среда, в которой накал противостояния между миром как средой обитания и христианином, пытающимся жизнь жить по Христу, существенно меньше. Но все равно это напряжение существует!
Люди и в Церкви сохраняют свои немощи, свои страсти, свои интересы земные. Только приоритеты здесь существенным образом сдвигаются. Поэтому, конечно, верующему человеку в церковной среде более комфортно, нежели когда он оказывается в среде нецерковной. В подобной комфортности я не вижу ничего плохого. Это нормальное стремление к некой общности, когда наши предельные ценности — одинаковы (а предельные ценности людей церковных, верующих — одни и те же). Это Христос. И то лоно, в котором человек становится другим, — именно церковное лоно.

— Значит, статус-кво — состояние стабильности — в христианстве в принципе возможен?
— Все-таки жизнь христианина в церковной среде — это не борьба между плохим и хорошим, как это происходит, когда христианин оказывается в миру. Это постоянное напряжение между хорошим и лучшим. Внутри самóй церковной среды. Почему апостол Павел, говоря о жизни христианина, приводит в пример атлета, бегущего на ристалище? Ведь все бегут, бегут в одну сторону, но награждается только тот, кто прибежит первым. В церковной среде все тоже «бегут», и не в противоположные стороны, а в одну. А дальше речь уже о различных градациях совершенства.
«Руки Христа»

— Постойте. Но вот есть те, кто достиг высокой степени совершенства. Святые. Что-то не верится, что святые для современных христиан представляют какой-то реальный практический пример. Есть же и такой образ мысли: святые — особые люди, куда нам до них? Мы люди простые, и время наше — тяжелое, хоть и через пень-колоду, но молимся, в ходим, больших грехов не совершаем. Что с нас взять? Да и многие духовники говорят: лучше недоделать, чем перетрудиться…
— Вопрос серьезный: что делает христианина христианином?
Я, может быть, скажу вещь не очень привычную, но мне кажется, что это — открытость к действию Христа в жизни. Есть одно единственно существенное, что отличает христианство от всех остальных религий, это не внешний ритуал, не наличие каких-то особых молитв, постов. Это Христос.
Причем Христос не как некая идея, и даже не как историческая личность. А Христос именно как Мессия, действующий и пребывающий по сей день в Церкви — в Его Теле. Как только мы убираем Христа, от христианства не остается абсолютно ничего! Мы сразу выпадаем в область общей религиозности, свойственной всем народам на протяжении всей истории человечества.
Если переводить это в какую-то практическую плоскость, то получается, что мера моего христианства напрямую зависит от того, действует ли во мне Христос. Может ли Он во мне вообще действовать? Это первое. И второе: действует ли?
И здесь я бы условно предложил два основных «возраста» христианина.

Первый возраст, когда вообще появляется возможность Христу действовать в жизни человека. Эту возможность, это право Богу действовать в его жизни — дает человек. Это состояние, которое святые отцы называют смирением и кротостью, «короткостью», то есть ощущение своих пределов. Человек обращается в слух: больше слышит, чем говорит. То есть больше принимает ту реальность, в которой живет, которую ему дает Бог, нежели пытается в этой реальности действовать, как ему представляется правильным и нужным, словно полноправный хозяин жизни.
И второй этап, второй возраст — когда человек уже услышал, понял, что от него хочет Христос в данной ситуации. Когда он познал волю Божию.

— Это разве бывает только один раз в жизни?
— Нет. Мы знаем случаи, как с преподобным Антонием, когда он услышал слова Евангелия, тут же бросил все и ушел в пустыню. И многие преподобные оказывались на вершине аскетической жизни тогда, когда вдруг какое-то Божественное свидетельство доходило до их сердцевины, их внутренней глубины, и после этого прорастало там огромным ветвистым деревом.
Но в то же самое время мы знаем, что подобные Божественные откровения сопровождают человека постоянно. И если человек становится этим самым слухом, то у Бога всегда есть, что ему сказать! Только если человек готов слышать, готов реализовывать. В этом состоянии христианин — это тот, кто на самом деле является «руками Христа», действующими в этом мире.

— Как понять, что ты готов слышать?
— Для того чтобы услышать что-то, надо как минимум перестать говорить. Мы очень часто говорим внутри себя о своем. Когда же чуть-чуть приоткрываем эту скорлупу нашей самодостаточности, погруженности в нашу собственную жизнь, в решение наших проблем, мы уже двигаемся по направлению к готовности услышать.
И надо понимать и быть готовыми к тому, что чаще всего мы будем слышать совсем не то, что хотим услышать. И я думаю, одним из свидетельств того, что мы начинаем слышать Бога, получаем некий ответ от Него, является то, что в нашей жизни начинают происходить события, с которыми мы решительно не согласны. Которые нам создают проблемы.

— Или события позитивные, но те, которых ты никаким образом не ожидал. Такое может быть?
— Такое тоже может быть. Имеется в виду все то, что происходит не по нашему желанию, не по нашей воле. Причем положительные события — вовсе не «бонусы» за достижения, а отрицательные — вовсе не свидетельство того, что мы где-то тайно и сильно нагрешили, поэтому нам дают по лбу. И в первом, и во втором случае Бог действует своей бесконечной педагогичностью: Он нас не просто воспитывает, Он нас вскармливает. И «кормит» нас разными — и вкусными, и горькими — «яствами» и «питиями»: в зависимости от того, что нам необходимо для правильного формирования.

— Получается, что в разное время человек может быть христианином очень по-разному?
— Да, без всякого сомнения. Христианство — это заданность. А не штамп в паспорте.

— В каком смысле «заданность»?
— В самом прямом. Перед нами одна задача — стать христианами: теми, в ком живет и действует Христос. Всё. Никаких других критериев нет. Но тому, в ком уже живет и действует Христос, здесь, на земле, делать больше нечего: он задачу жизни выполнил, «сдал экзамен», и в большинстве случаев таких людей Господь забирает. Жизнь — это школа святости, школа становления.
Менеджмент и блаженство

— Часто бывает, что человек со временем планку не повышает, а понижает, останавливается на «достигнутом», расслабляется, оправдывает себя, защищая свою необременительную жизнь…
— Да. Это огромная проблема. Прикосновение человека ко Христу должно менять этого человека радикальным образом! Менять не в сторону религиозного фанатизма или решительного отвержения предыдущего образа жизни (это все внешние вещи), а менять в смысле радикального переустановления предельных ценностей. И когда это на самом деле происходит, человек преображается, и внутренние проблемы, определенные психологические комплексы, язвы и изъяны его души, начинают исцеляться.
И тут возникает новая проблема: мы слишком сильно верим в силу обряда, любого. И при этом мы не очень понимаем, какими должны стать в конце концов!

— А Евангелие не дает нам такого понятия?
— О том-то и речь! Мы заглядываем в Евангелие, но на себя эти заповеди не пытаемся примерить. Мы понимаем: Блаженны алчущие и жаждущие правды (Мф 5:6) — это здорово, но это не про меня! И про меня — никогда не будет.
Допустим, я, в силу своей должности, работы, должен быть политкорректным, дипломатичным, ловким: какая там правда? Это для святых, не для меня. Или блаженны милостивые, ибо они помилованы будут (Мф 5:7) ... Как можно совместить милость по отношению к подчиненным и грамотный менеджмент? Это же взаимоисключающие вещи!
И в такой ситуации человек создает некую невидимую «буферную зону» между своей реальной жизнью и той жизнью, которой от него ждет Христос. Причем эта «буферная зона» активно заполняется различными внешними формами, обрядами, православной атрибутикой, знаками причастности к вере, Православной Церкви, предметами, свидетельствующими, что перед нами глубоко церковный, верующий человек…
И мы рискуем получить достаточно стабильное, устойчивое состояние человека, который живет совершенно не по Христу, а по стихиям мира сего, но его жизнь приобрела окраску вполне себе православную, христианскую, религиозную… Который даже регулярно исповедуется и причащается... Вспоминается образ бандита (бывшего?) из последнего фильма А. Балабанова «Я тоже хочу!»: казалось бы, наиправославнейший человек - а к Богу так и не попал...
Эта ситуация мне с точностью до мелочей напоминает то, о чем мы читаем в Евангелии: когда Христос жил на этой земле, ходил к фарисеям и вызывал у них ярость нарушением субботы, общением с мытарями и грешниками, что было недопустимым в сознании фарисеев. Думаю, можно сказать, что Он сознательно этими действами против внешней формы заставлял людей немного отрезвиться, посмотреть сквозь форму на саму суть требований Бога — на то, ради чего все это делается...
Все слова, обращенные Христом к фарисеям, саддукеям и книжникам своего времени, в полной мере могут быть обращены к каждому из нас, когда мы создаем некую «буферную зону».

— А как можно распознать, что человек все-таки верно идет, приближается ко Христу?
— Думаю, это сформулировано апостолом Павлом четко и ясно. Кто не имеет духа Христова, тот не Его (Рим 8:9). И дальше — четкие критерии: Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. На таковых нет закона (Гал 5:22-23). Слова «на таковых нет закона» означают, что человек, который находится в таком состоянии, уже вышел за пределы тех внешних инструментов, единственно для того и существующих, чтобы достичь этого состояния.
А когда мы ограждаем себя различным «духовным инструментарием» и более чем условным использованием его, то достигаем ровно противоположного результата: становимся надменными своей праведностью, самодостаточными, абсолютно некоммуникативными, закрытыми, испуганными при любых контактах с тем, что нам не нравится, с тем, что входит в противоречие с нами…

— Но в фарисействе почти никто не склонен себя обвинять. Если в чем себя и обвинять, то «я повторяю на исповеди одни и те же грехи»...
— В расслабленности... Это состояние нельзя назвать нормальным, но оно обычно для человека, в том числе находящегося в Церкви. Оно не является чем-то экстраординарным. Да, оно печально и часто встречается. И именно для того чтобы нас подстегнуть к более серьезным изменениям, существуют специальные периоды жизни, когда нас буквальо «загоняют» внешним уставом, внешним обрядом в очень жесткие рамки в надежде, что из нас что-то хорошее да выжмется.

Пластилиновый вопрос

— Не получается ли — шаг вперед, два назад? Постом напрягаемся, чтобы затем откатиться назад?
— Вопрос не в посте как таковом, не в аскетике как таковой. Вопрос во Христе! Нужен ли нам Христос? Если нам Христос нужен, если мы вдохновлены Его Образом, если мы читаем Евангелие и понимаем, что Он — действительно самое главное событие всей мировой истории, что во Христе мы имеем оправдание нашей человечности как таковой перед Богом, то мы, наверное, как-то по другому относимся к тому, что Он говорил, чего Он от нас хотел.
Вы меня постоянно выталкиваете в область закона, благочестия. Это все хорошо.
Но все-таки здесь есть другая сторона.
Человек спасается не в меру своих подвигов, не в меру своей праведности, а в меру того, насколько он связан со Христом, насколько Христос действует в нем. Даже победив все свои страсти, став в духовном плане близкими к совершенству, если все это будет делаться не ради Христа, не будет соединено с Ним, то цена всех наших подвигов — близится к нулю. Мы все равно не сможем стать такими, чтобы прийти на Суд Божий и сказать: «Господи, смотри, какой я красивый, чистенький, добренький». Все равно мы будем непотребными. Единственное, что нас спасает, — это Христос. Вся наша надежда, все наше упование, наша «точка входа» в оправдание Божие.

— Весь смысл аскетики: убрать преграду между собой и Христом?
— Да. Но Христос перед нами выступает не только как цель нашего пути, но и как сам Путь. Он же Сам о Себе говорит: Я есмь путь, истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня (Ин 14:6).
Мы в праведность христианскую входим тоже через Христа, тоже Христом, Он нас лепит, мы Ему доверяем в том числе и право нас лепить. Мы не пытаемся создать собственный образ себя по своему образу и подобию. Мы Ему говорим: «Господи, лепи меня так, как Ты хочешь, как Ты видишь, как Ты считаешь нужным. А от меня — готовность принимать Твои действия, которые меня делают другим».
Почему я и начал с того, что первично — слышание. Готовность слышать и быть послушным Богу.

Послушание Богу.

Представьте себе, что человек — это такой пластилин, у которого есть право действия, эдакий «активный пластилин». Извне начинают что-то из него лепить. И один пластилин говорит: «А мне не нравится, что мне в этом месте нажимают!». Он бросает все свои силы, начинает сопротивляться, чтобы не дать здесь изменить свою форму. А другой пластилин — очень послушный, чуткий: только скульптор его легонечко касается, он сразу: «Понял, понял», — и сразу воплощает в себе замысел художника.
Человек, который склонен к аскетическому деланию, гораздо более чуток, он выступает в качестве соработника Бога, не мешает, не сопротивляется Христу в Его действиях, спасительных по отношению к человеку. Он, наоборот, помогает и, можно сказать, в определенном смысле эти действия предугадывает.
— До такого состояния надо дозреть.
— Надо.

— Каким образом?
— Терпеть. Потому что там, где будут давить, там будет больно, и надо хотя бы не устраивать бунт. Почему и говорится, что наше время — это время терпения и смирения: потому что мы уже достаточно глухи и невосприимчивы к внешним свидетельствам, и на нас надо не то чтобы авторитарно, но активно воздействовать. И вот здесь мы будем просто смиряться.
Понятно, что нам захочется противодействовать. Но хотя бы не будем роптать, не будем совсем уж грешить, а просто будем отдавать себя в волю Божию и таким образом надеяться и верить, что Господь, имиже весть судьбами, спасет.
Здесь встает еще вопрос о мере такого соработничества. Может быть, минимальное соработничество — когда мы хотя бы не ропщем на то, что с нами происходит. Можно пойти дальше: так мы становимся активными соработниками. У святых отцов есть замечательный принцип: если не хочешь скорбей — не греши. Если грешишь — терпи приходящие скорби, не ропщи. И спасешься! Предельно просто!
У святых отцов вообще все было предельно просто. Не хочешь скорбей — живи так, чтобы Богу не надо было тебя «прессовать», «воспитывать», построй свою жизнь так, чтобы в ней был минимум неправильного.

— «Прессовать» — слово, не ассоциирующееся со свободой…
— Согласен. На самом деле, Бог никого не заставляет, не неволит ни к чему. Никого. Но то, что Он не принуждает, вовсе не значит, что Он ничего не делает в отношении человека. И это — интереснейшая история каждой человеческой жизни, история его взаимоотношений с Богом — даже если человек в Него не верит. Чего тут только не встретишь! И отчаянную борьбу, и романтику, и рутину, и слезы раскаяния, и глубокие драмы... Человек в личностном плане, в формировании себя как целостной личности тоже имеет свою динамику. И сложно сказать, когда он дорастет до той готовности, чтобы сказать Богу свое большое «да» — и после этого оставить всё и идти за Ним, как это делали апостолы.

Огонь и каша

Фото elisababa, www. flickr.com

— Если подытожить: в чем для современного человека главное препятствие тому, чтобы желать большего, не удовлетворяться тем деланием, что есть?
— Мне кажется, что сама проблема «легкого» христианства, расслабленного, заключается в том, что мы не видим очевидной разницы между образом Христа, которому мы должны подражать, и своей реальной жизнью. Нам кажется, что это вещи, которые находятся в совершенно разных не соотносимых между собой плоскостях, что между ними нет никакой прямой связи. Христос жил где-то там, 2000 лет назад, а сейчас Он тоже далеко, на Небесах. А мы — здесь и сейчас.
Не ставится сама задача этого духовного роста, проблемы стоят другие. И поэтому мы с удовольствием удовлетворяемся внешними формами, внешним ритуалом, внешними знаками своей причастности к Церкви. Но при этом в нас слово Божие оказывается недейственным — оно не приводит к конкретным изменениям, конкретным поступкам.
— Как можно двигаться — как говорится, если не ползти, то хотя бы лежать — в направлении конкретных изменений и поступков?
— Первичное побуждение, первичный толчок для того, чтобы человека вывести из состояния какого-то духовного морока, когда ему кажется, что у него все прекрасно, напрягаться не надо — это, конечно, прикосновение к святыне, к святости. Настоящая святость всегда очень хорошо отрезвляет и вдохновляет.
У меня в этом году был очень светлый опыт приобщения к наследию афонского старца Порфирия Кавсокаливита. Мы познакомились с монахинями монастыря Хрисопиги, который он окормлял, с людьми, которые с ним постоянно общались, — и вдруг поняли, что все эти люди — всего лишь небольшой осколочек какой-то совершенно удивительной святости, простоты и искренности, которая была в этом старце! И тут ты понимаешь, что твоя «операционная система» все-таки имеет более чем существенный крен совсем в другую сторону...
Живая, реальная святость может стать побуждением к тому, чтобы свою жизнь сделать принципиально другой. Люди ищут отблеск Божественного Света здесь, на земле, и надеются от этого небольшого светоча зажечь и свой собственный огонек веры, ревности и готовности.
Святитель Феофан Затворник считал, что любое дело христианин должен делать с горячим сердцем, с внутренним сердечным желанием. У человека задачей номер один должно быть постоянное возгревание ревности к Богоугождению. Для этого должен быть свой «инструментарий», какие-то способы, помогающие тебе этот огонь ревности поддерживать — это тоже своего рода «технология святости».

Фото Benoit Dessibourg

— Это могут быть книги, фильмы, люди, места, дела, общение — все, что угодно. Лишь бы работало! Для чего в древности считалось обязательным заучивание тех или иных псалмов, цитат из Священного Писания? С единственной целью — чтобы не допускать охлаждения в вере. Потому что когда у человека внутри горит, он — великая, страшная сила, его ничто не остановит. Когда у него все потухло, когда он весь расползся — развлечения, газетки, журнальчики, телевизор, планшетики с играми, болтовня — он превращается в кашу. С ним можно делать все что угодно. Бесформенная аморфная масса, из которой можно лепить — и лепится! — все, что захочется. А вот когда у него внутри горит — он весь вокруг этого огонечка собран. И ему хорошо, по-настоящему комфортно, когда есть внутреннее горение души, когда глаза горят. И тем людям, которые рядом с ним, тоже хорошо — и тепло, и светло. Потому что они видят, что человек состоялся, он не пассивен. Что у него есть целеполагание, смысл жизни, и тем самым его жизнь содержательна и наполнена. Ему самому — интересно жить!

Беседовала Валерия Посашко

(1971-08-20 ) (47 лет)

Па́вел Ива́нович Велика́нов (род. 20 августа , Алма-Ата , Казахская ССР) - российский религиозный деятель и богослов . Священнослужитель Русской православной церкви , протоиерей . Кандидат богословия, доцент Московской духовной академии . Главный редактор научного-богословского портала «Богослов.Ru ».